Homeland. Игра Саула - Эндрю Каплан

– Она-то здесь при чем?

– Саул из нее все вытряс, выжал ее досуха. Он это умеет.

– Хотите сказать, у них был роман?

– У Лебеденко и Алины? Кто бы знал, Уоррен! Когда вы полностью поймете женщин, то не забудьте поделиться откровением. Не думаю, что Алина любила Лебеденко, просто она, кроме всего прочего, вкалывала на него. Помните, некогда она принадлежала похотливому саудовскому принцу? Так вот, оказалось, он занимает высокий пост в КССРС. Алина стала голубкой Лебеденко, передавала ему сведения о ракетных базах Саудовской Аравии, а тот переправлял инфу русским.

– Шлюха-шпион? Потаскуха, как ни крути.

– Саул смотрел на это иначе, Уоррен. Он извлек из нее инфу другим способом. Это и есть та черта Саула, за которую его ненавидишь и одновременно признаешь гением, супершпионом. Он говорил: хоть Лебеденко и трахал Алину, использовал ее в шпионских целях, она по нему потом в три ручья плакала. Знаете почему? Он был единственный, кто хоть сколько-нибудь о ней пекся.

Когда же я спросил: «Ну, ревела она, и что с того?», Саул посмотрел на меня таким взглядом, что я чуть не вскипел от злости, и процитировал строки из Талмуда – а уж если вы услышали нечто из еврейской премудрости, вы этого не забудете, сэр, будьте уверены. Так вот, Саул сказал: «Не становитесь причиной слез женщины, ибо Господь считает ее слезы».

– А наш агент, Кэрри? Она что?

– Как раз собирался перейти к ней. Ситуация в Багдаде назревала взрывоопасная.

Акра, Ирак

22 апреля 2009 года

Все началось с одного мальчика по имени Касим: температура, вялость, першение в горле. Спустя две недели больше ста мальчиков, что посещали медресе, слегли с ветрянкой. Среди них был сын Абу Назира Иса.

Броуди привели в жилище Абу Назира – помогать с рутинными делами, потому что Броуди уверял, дескать, в детстве уже переболел ветрянкой. Дом стоял среди похожих каменных построек, в долине, окруженной высокими, усыпанными битым стеклом стенами. Сама долина располагалась близ города Акра, чьи каменные и бетонные коробочки домов лепились к крутому склону горы. Тут зеленели деревья и кусты; воду брали из колодцев и ручья, что тек по скалам, уходил под землю и в конце концов впадал в Большой Заб. Вдоль узкой тропы, край которой терялся в песках северной пустыни, росли деревья, стояли дома.

Это была территория курдов, большей частью принадлежащая Демократической партии Курдистана. Крыши многих домов на склоне либо покрывал синий брезент, либо слой синей краски – отпугивать зло. Впрочем, еще в долине жили ассирийцы-христиане, и среди деревьев ютились небольшие каменные часовни с крестами. Так что суннитам Абу Назира приходилось соблюдать осторожность.

* * *

Дома тянулись от самого края долины в глубь пустыни. Здесь каждый мужчина не расставался с «АК-47», даже если выходил по нужде. Женщины носили абайи. Вдоль дороги – двухполосного шоссе – располагались магазины, заправка и медресе в старом каменном здании, что сотни лет назад служило синагогой. Над входом каким-то чудом до сих пор уцелела рельефная звезда Давида.

Моя посуду и подметая полы, Броуди вспоминал, как сам в детстве перенес ветрянку. Болел он тяжело, все тело – ладони, веки, даже пенис – покрылось язвами. Они жутко зудели, и мать надела Броуди рукавицы, чтобы он не расчесывал болячки. Отец же подарил ему штык «М7».

– Спасибо, папа, сэр, – лихорадочно прошептал Броуди.

– Пойдем в поход, вдруг пригодится, – улыбаясь, сказал в ту ночь Ганнер, а маленький Ник крепко, стараясь не обращать внимания на боль, заснул. Он вообразил, что отец изменился и что они скоро правда пойдут в поход и будут жарить зефир. Правда, когда ему сделалось лучше, отец вскоре напился и чуть не убил их с матерью тем самым штыком. На следующий день Броуди закопал клинок на заднем дворе. В поход они так и не отправились.

Броуди поражался, откуда ветрянка пришла в Акру: город от окружающего мира отделяла пустыня. Ничего похожего на это место Броуди прежде не видел: зеленая долина, каменные дома на горном склоне – это был просто сказочный город. Бывали моменты, когда Броуди не удивился бы, если бы птицы заговорили по-человечески, а на рынок вместе с остальными людьми пришли их давно почившие предки.

Как-то ночью, когда Броуди читал на кухне Коран, пришел Абу Назир с женой Насрин.

– Как мальчик? – спросил Броуди.

– Хвала Аллаху, ему лучше, – ответила Насрин, устало потирая глаза. Она днями не отходила от кровати сына.

– Я восхищаюсь тем, как вы о нем заботитесь.

Насрин как-то странно на него посмотрела.

– Разве можно не любить собственное дитя?

«Папашу моего спросите», – про себя сказал Броуди.

* * *

Все тут было другое. С Броуди впервые обращались как с равным, как со своим: у него появилась отдельная комната в отдельном доме. Не изменился один только Афзаль – этот по-прежнему неусыпно следил за Броуди.

– Ты что, думал, мы не видели тебя с туркменкой? – спросил однажды сторож. – Ты правда хотел одурачить нас? Как будто туркменская шлюха может перехитрить араба!

Днем, свободный от дел, Броуди читал Коран, продираясь через тернии арабской вязи, и бродил по двору, гулял в саду Абу Назира. Всюду за ним следовал Афзаль с «АК-47» наготове.

Броуди чуял: что-то готовится. Он, правда, не мог понять, что.

По ночам Броуди видел сны. Акра была как раз таким местом, где сны и реальность переплетаются: однажды Броуди привиделась Джессика: как живая, она словно вошла к нему в комнату.

Джесс, в неглиже, как тогда, когда они отмечали медовый месяц. На две ночи остановились в номере «Би-эн-Би» в Олбрайтсвилле, что в горах Поконо: стеганое одеяло с сердечками, старушка-владелица миссис Дженсон, что улыбалась им за завтраком, а когда они покидали номер, сразу же выключала кондиционер.

Или другая Джесс – та, что сидела на койке в родильном доме, с Даной на руках. Она с удивлением смотрела на Броуди, который примчался с работы на складе в Аллентауне, где вкалывал на погрузчике.

И хуже всего – Джесс, как в ту ночь, в их маленькой квартирке, когда Броуди сообщил о решении записаться в морпехи. Майк тоже там был – как всегда, держался в тени. С Джессикой Броуди даже не посоветовался. Только накануне вечером обсудил вопрос с Майком, за пивом в таверне «У Вуди».

Работы и так было мало, а кризис двухтысячного года лишил и ее. Броуди уже не мог платить за учебу в общественном колледже, и диплома учителя ему было теперь не видать. Да и какой смысл был учиться? Из-за проблем в бюджете школьный округ больше не принимал никого на работу. Вообще нигде на работу не брали.

Кроме армии. Для Броуди, сына старшего уорент-офицера второго разряда Мэриона Броуди, выбор, куда идти служить, казался очевидным.

– То есть, в морпехи? – сказал Майк.