Мусульманская Русь. Восток - Марик Лернер

— Не только. Про Чингиза еще сказано: «Тот, кто любит кровь и победы, — велик. Он ведет воинов в бесконечные походы с целью обогащения — и при этом не задумываясь уничтожает города, режет детей и вспарывает животы беременным беззащитным женщинам. Он останется в преданиях навечно. А племя его сгинет безвестно. Слишком многие его ненавидят».

— А хорошо сказано. В тему. Одним разрушением не прожить. Создавать необходимо, иначе исчезнешь без следа. Так что причина не одна… Да, еще жадные в Аравии остались. Зарабатывающие на святых местах. В хадже, куда ни повернись, сразу платить требуют. Да я не про то… Что, в Сирии, Ираке, Египте или Алжире арабы живут? Прекрасно про себя знают — местные народы, перешедшие в мусульманство. Они такие же арабы, как я… хм… русский. Дома литвин, а все равно для окружающих русский. Говорю на русском, читаю на русском и молюсь Аллаху в саклавитской мечети. Впрочем, — озаботился он, — а чего я упираюсь? Давай дальше толкай идею. Классную мистификацию можно соорудить!

— Да запросто! На меня только попрошу не ссылаться. Запоминай. На Русь пришли не мунголы, а проживающие по соседству племена. Одни князья пригласили против других хорошо знакомых наемников из-за кордона. Надо внимательно посмотреть, какие города жгли, а какие нет. Вот Смоленск и вообще запад Руси не тронули. О чем это говорит? Там потомки Святополка все больше правили. Кто у нас по происхождению Багатур? Вот именно. Общий союз позволял ставить на место города и недовольных князей. Вывод — не было завоевания, исключительно на жалованье кочевники подряжались. Недаром ничего толком до наших времен не дошло.

— В военном училище, — задумчиво сказал Красильников, — нам рассказывали про пожары в Кремле в одна тысяча четыреста тридцать восьмом и одна тысяча шестьсот двадцать седьмом годах.

— Сами и подожгли! Доказать обратное нельзя. Главное — уверенность во взоре и с апломбом обвинять оппонентов в несостоятельности. Чем громче шумишь, тем больше в голове у простых людей задержится. Ага! Упорно разыскивали спецагенты Каганов и уничтожали неправильные записи. А в те, что сохранились, вносили исправления. В официальном духе. Типа «мы закрыли своей могучей грудью Европу от диких степняков». Поход Батыя проигнорировать, и присутствие в его отрядах русских тоже. На беду, до Италии наши длинные руки не дотянулись. Потому и с католиками вечные драки. Не желали отдавать записи. Прятали свидетельства в Ватикане. Вот чего мы в свое время Восточную Пруссию захватили? Политика? Глупости! Надо было уничтожить неправильные летописи. Вот. Обязательно намекнуть о судьбе историков, посмевших пойти против официальной линии. Изгонят из общества, и они закончат жизнь под забором. Прямо ничего не говорить. Намеками. Запиши — Калабухов и Шернеман.

— Это что, реальные люди?

— Абсолютно. Первый спился и натурально помер в канаве. Всю жизнь хотел доказать неправильную датировку истории. Якобы она гораздо короче. Второй мотался по всей Руси и собирал рукописи. И все бы хорошо, но интересовался в основном домусульманским временем. Очень ему хотелось доказать введение новой религии через насилие. Все пытался обнаружить сожженные города и села. Натурально они имелись, но точного способа датировки и сейчас не существует, а триста лет назад тем более. То ли во время междоусобиц спалили, то ли еще раньше, при Святославе. То ли позже, при мунголах. Короче, взяли его не за это, а за воровство в архивах. Продавал особо ценные списки и даже вывозил из страны. Руку отсекли, и в тюряге скончался. Тогда за государственный счет никого не кормили, арестанты жили подаянием. Видимо, плохо жалобил. Интересно, что он утверждал: рукописи все равно никому были не нужны и гниют бессмысленно, — но никого это не взволновало. Все собрание краденое, купленное и подаренное — исчезло. Не то до сих пор валяется где-то, не то мыши давно съели. Совершенно спокойно утверждать можно: «Он был прав, и тяжкая рука фальсификаторов истории сбила орла на взлете». Будь готов. Академическая свора твои открытия непременно растерзает.

— Ха! — добродушно воскликнул Красильников. — Кого волнуют официальные теории. Надо соврать так, чтобы дальше уже некуда. Чем больше ложь, тем скорее поверят обычные люди. Они никогда официальным книгам не верят. Все сто процентов уверены в обмане заранее. Смотри, ты сам отказался от соавторства!

— Подтверждаю. Гонорар беру в виде интервью. Без вранья. Большого или маленького.

— Как же без вранья про подвиги ратные, — помотал он головой. — Никак нельзя! Записывай точно, как поведано!

И ведь не постеснялся, шельма, через год весь этот треп двух подвыпивших знакомых оформить и в печать отнести. Еще астрономию приплел и расцветил красивостями. Батый от «бати» происходит, а орда — от «орднунга» (порядок). Правда, под псевдонимом, но прославился нешуточно, издеваясь с самым серьезным видом над официальными учебниками. Многие поверили. На мое неподдельное изумление нагло заявил, что только благодаря ему русская археология и история поднялись на новый уровень. Уж очень охота опровергнуть его чушь. Даже деньги начали выделять на серьезные исследования, отрывая от строительства очередного завода. Так что есть повод написать еще что-нибудь столь же нетривиальное. В соавторы звал. Я отказался. Все хорошо в меру, и издеваться над читателями не по мне. Одно приятно — кое-какими невыдуманными подробностями он о прошлом поделился. Естественно, не о чингисханском. О нашей послевоенной истории. Он хоть и не с самого начала, однако людей хорошо знал.

Осень 1911-го — весна 1912 года

— Хорош, — с удовольствием сказал Ян, разглядывая резиновую харю противогаза. — Что в нем, что без него — отличий не наблюдается. Одинаково мужественное и озаренное духовностью лицо. Ты вообще понимаешь мой высокий стиль? — озаботился он. — Хотя да, ты ж не просто так Литвиненко, не чета разным Бабаевым, попавшим сюда напрямик из-под сохи, после кадетского училища, сильно умный. Восьмилетку в Ярославле закончил. Почти академик точных наук. Легко додумался шланг потихоньку открутить и напрямую дышать. Облегчение себе устроил. Чего-то сказать хочешь? — Он прислушался к маловразумительному мычанию из-под маски и согласно кивнул. — А то я не в курсе, что виноват и исправишься. Конечно. Вот прямо сейчас и займусь твоим исправлением от чрезмерного ума. И посмей только не сказать спасибо, а на очередном намазе не попросить Аллаха обеспечить мне долгую жизнь и здоровье. Когда я был на твоем месте, наш тоже крайне умный офицер заставлял всю роту бегать в противогазах, пока не попадают, из-за одного такого… А вечером рядовому делали темную за доставленную радость собственные товарищи. Когда тебя рвать начинает прямо в маску и терпишь, сразу понимаешь, кто во всем виноват. И как мы того гада в погонах ненавидели! А потом на фронте неожиданно обнаружилось, что польза огромная. Быстро надеть и долго бегать — привычно.

«Господи, — подумал, — прости меня за это явное вранье, не было у нас до войны противогазов, но все вечно отвечали за одного, да и не для себя же стараюсь, хочу хоть немного разума вложить в пустую башку».

— Чего?

— Хвойна кончилась, — повторно промычал воспитуемый курсант.

— Мне уже доложили. Думаешь, — участливо спросил Ян, — мир навечно? Армия больше не понадобится? Так тогда тебе рапорт подавать надо на увольнение. Кому нужен бездельник. Кормить его и поить годами, одевать, а он сачкует и нормы выполнить неспособен. Чего головой мотаешь? Все. Нотация окончена. Три круга бегом при полной выкладке и с резиновой харей. А я посмотрю. Может, и продолжим. Бегом!