Контрабандист - Михаил Тырин

Вечером я наконец вышел в свет. Естественно, никакого вечера на космической базе быть не может – только условный. Но условность соблюдалась хорошо: в публичных местах – полумрак, светящиеся вывески, прохлада – максимально возможная иллюзия нормальной человеческой жизни.

Я присмотрел бар поприличнее, занял столик в углу, поставил бутылку подороже и натянул маску усталого философского одиночества. Из-под покрова одиночества я, само собой, не забывал высматривать симпатичных девчонок.

Девки тут были как на подбор. Только вот беда – почти все в летной форме. А я прекрасно знал, что на нас, штатских, такие смотрят с брезгливой жалостью. Получалось, с выбором заведения я промахнулся…

Некоторое время я погрустил, попутно прогрев организм спиртным, и уже собрался перекраивать маршрут на вечер, как вдруг случилось невозможное.

Сначала я услышал нежный женский голосок, который спросил:

– Можно?

Я поднял глаза и… едва не упал со стула. Рядом стояла Тася. Одна. И она просила разрешения сесть со мной рядом.

Я так засуетился, что едва не опрокинул на нее столик. Наконец мне удалось ее усадить и отправить официанта за коктейлем.

Тася сидела прямо, не облокачиваясь на спинку стула, глаза ее были опущены, а руки сцеплены. Ее напряжение можно было истолковать как угодно. Я грешным делом понадеялся, что сейчас она признается мне в любви…

– Я долго не решалась к вам подойти, – вымолвила она наконец. – Я не знала, что вы за человек…

«Ну же!» – мысленно подгонял ее я.

– Но, мне кажется, вы хороший. Вы на самом деле добрый и жалеете людей. Или нет? – она уколола меня недоверчивым взглядом.

– Ужасно добрый, – я горячо закивал. – И всех до одного жалею. Как родных.

Она взяла салфетку и сложила ее пополам. Потом еще раз пополам. Явно от нервов.

– Я все понимаю, – продолжала она. – У вас такая работа и такие обязательства… Но иногда нужно оставаться человеком.

Такой поворот в ее речах мне уже не очень нравился.

– Я прошу вас, – Тася продолжала колдовать с салфеткой, сворачивая ее в какую-то фигурку, – не причиняйте ему зла. Подождите еще немного, он обязательно со всем справится.

– Кто? – ошалел я.

– Арго Маратович. Академик Ступич. Вас же прислали за ним следить, а он так переживает… Ему надо дать время и оставить в покое. Он же ученый, он настоящий ученый! Он единственный здесь знает, что делать, надо только ему не мешать…

Черт меня подери! А я-то раскатал губу. А эта девчонка пришла всего лишь заступаться за любимого начальничка.

Был бы на моем месте какой-нибудь суперагент, он бы спокойно стряхнул пепел с сигары и спросил с холодным прищуром: «Кто тебя послал, детка?» А она бы сначала растерялась, а потом бросилась ему на грудь и расплакалась. А потом они, обнявшись, пошли бы в номер отеля… Так обычно бывает в романах.

Но у меня не было сигары. И агентом я являлся весьма посредственным. Уж точно без приставки «супер». Поэтому я только болезненно улыбался и мямлил:

– Да, конечно… ну, что вы… да разве я могу…

И при этом осознавал, что обнимать мне сегодня только подушку…

Официант принес коктейль, Тася посмотрела на него и словно стряхнула оцепенение. Она торопливо встала и сказала, не глядя на меня:

– Мне нужно идти.

– Уже?! А может, потанцуем? – сказал я и глупо хихикнул.

– Не сейчас, – она развернулась и стремительно вышла из бара.

На столе осталась салфетка, свернутая в фигурку собаки.

А я грохнул по столу кулаком, выпил залпом ее коктейль, потом налил и еще выпил и наконец уронил голову на руки. Я себя ненавидел.

Когда я поднял глаза, то наткнулся на знакомый взгляд. Прямо передо мной сидел Крэк и с тревогой меня разглядывал.

– О, живой, – обрадовался он и затем, обернувшись, крикнул: – Алле, банда! Давай все сюда, тут наши ребята.

Подошла «банда» – двое хорошо поддатых десантников, Кабан и Сися. Мир вокруг стал оживать на глазах: забегали официанты, появились новые бутылки и тарелки, музыка заиграла громче и быстрее, и даже гордые летные девушки стали оборачиваться на наш столик.

– Ну, погнали… – услышал я.

Алкогольный марафон начался энергичным стартом. Эти ребята пили так, будто боялись через минуту умереть. Я не успевал поморщиться, как передо мной появлялась свежая рюмка.

Судя по всему, у нас состоялся интересный и откровенный разговор, но наутро мне вспоминались только обрывки фраз:

– …два борта пополам, на наших глазах, о камни. Восемьдесят человек всмятку… Сами еле дотянули, все брюхо о камни изодрали…

– …капитан через дыру вылетел и стеклом шлема о булыжник… у него половина морды теперь пластиковая, ты не понял? Вакуумный ожог…

– …сидим, припухаем. Воздуха на полчаса. Пообосрались прямо в трусы, кроме меня, конечно… Ноют, плачут, маму зовут… связи нет…

– …он говорит, будем тут жить, только ничего не спрашивайте… только все напряглись: говорят, хоть сейчас не лезь со всякой глупостью… а капитан в дырявом шлеме, но почему-то еще живой, только молчит все время…

– …там типа колодцев с чем-то белым, и шевелится, шевелится… мы сели в кружок, уже прощаемся. А он говорит, все нормально, пацаны, держитесь… и откуда что взялось? Как в сказке – травка, облачко, ручеек. Капитан живой, только рожа страшная, как моя жизнь…

– …я думал, предсмертный бред, только бред чего-то не кончается. Мы там долго загорали, может, пару месяцев… люди какие-то чужие там расплодились… а этот дурачок там и остался. Пока мы его не вытащили…

Кто-то взял салфетку-собачку, вытер ею губы, швырнул на пол.

В какой-то момент я увидел прямо перед собой синюю летную форму и длинный белокурый локон. И еще – руку, которая шарила в штанах у Кабана. И услышал полный разочарования девичий голос:

– Э-э, парниша, от тебя сегодня толку не будет…

А Кабан, показывая на меня, уверял:

– Ты у него пощупай, он тут самый мощный мужик. Командир дивизии. Вся жопа в орденах…

У меня пощупать не успели, от запаха духов я, кажется, блеванул прямо на чьи-то стройные белые ноги. А может, не я, не помню.

Финальный аккорд: мы с Крэком тащим друг друга в гостиницу. Нас сопровождают два робких вежливых полицейских, не решаясь подходить близко.

Наконец кровать… занавес.

* * *

Меня разбудила испуганная горничная, которая подумала, что я умер. И немудрено: я лежал поперек комнаты в позе пятиконечной звезды, полностью одетый, только пиджак почему-то наизнанку. Вокруг блестели осколки вдребезги разбитого зеркала.