Любовная аритмия - Маша Трауб

– Я помню, как ты пахнешь, помню твои руки, – говорил он.

– Я тоже, – отвечала Татьяна.

Она ничего не помнила. Память очень быстро все стирала. Она закрывала глаза и пыталась его вспомнить. Точнее, себя с ним. Но душа не переворачивалась. Зато перед глазами всплывала его майка с дурацким рисунком, масляное пятно на его сумке. Когда она была с ним, это было одно – как будто одна жизнь, а когда возвращалась домой – совсем другая, и эти две жизни никак не пересекались, а существовали параллельно. С ним она забывала про дом, дома забывала про него. Он ее как будто гипнотизировал – она готова была бросить все. А когда отрывалась от его взгляда, становилась прежней.

– Я уезжаю, – сказал он, когда они виделись в последний раз.

– Когда?

– Завтра.

– И ты только сейчас мне об этом говоришь?

Татьяна так и не могла привыкнуть к тому, что у него все неожиданно, все в последний момент. Артем мог поменять планы на ходу и никогда не знал, что будет делать завтра.

– На сколько ты уезжаешь? – спросила она.

– На неделю. Время быстро пролетит. Вот увидишь.

– И что? – вдруг спросила она.

– В каком смысле «что»?

– Ты приедешь, и что будет?

– Я опять буду с тобой. Мы будем вместе. Разве этого мало?

Татьяна хотела сказать, «мне мало», но промолчала.

Он уехал, и начались сеансы по скайпу. Дня через три Татьяна стала раздражаться. Просто так. Без повода. Он рассказывал не смешной, пошлый, на ее взгляд, анекдот, говорил ерунду. Нет, она улыбалась и отвечала, но ловила себя на мысли, что человек на экране компьютера – совсем незнакомый, совсем чужой. И она о нем ничегошеньки не знает.

– Какое твое любимое блюдо? Ты спишь у стенки или с краю? Какое кино тебе нравится? – спрашивала она. – Мы ведь так и не поговорили.

– Вместо еды съем тебя. Все равно, где спать, лишь бы с тобой. В кино хочу с тобой на последний ряд, – отвечал он.

Татьяна улыбалась уже по инерции. Он всегда так отвечал на все вопросы.

– Чего ты хочешь от жизни? – спросила она.

– Тебя, – ответил он.

– А со мной что? Жить? Рожать детей? Семью? Просто встречаться? Что?

– Все… Я тебя люблю. Мне с тобой хорошо.

– Мне тоже. Но ты ведь понимаешь, что так не может длиться вечно.

– Ничто не может длиться вечно.

Татьяне хотелось заорать. Она строила планы. Расчерчивала листочек пополам и писала в столбик плюсы и минусы. Через пять дней скайпового общения она поняла, что больше не в состоянии слушать про звезды, которые напоминают ему о ней, про любовь, которая так неожиданно случилась в его жизни, и про то, что она – удивительная женщина и он благодарен судьбе за то счастье, которое пережил.

Она отключила телефон и не подходила к компьютеру. За два дня она решила, что больше с Артемом видеться не будет.

Он приехал, дозвонился, и она решила, что увидит его и лично все скажет.

Артем ждал ее около машины. Когда она подошла, он вытащил то, что назвал букетом. Такие «букеты» она собирала в парке для Муси – кленовые листья, ветки деревьев… Только его букет был невероятных размеров.

– Это тебе, – сказал Артем. – Представляешь, как долго я его собирал?

Татьяна протянула руку, неловко перехватила, и букет рассыпался ей под ноги. Она стояла и смотрела, как кусок земли вокруг нее стал красно-желтым.

– Ну, почти миллион алых роз, – проговорил Артем. – Слушай, а у меня еще елка есть. Хочешь, я тебе елку подарю?

– Какую елку? – не поняла она.

Артем открыл багажник и достал елку. Настоящую. Живую.

– Вот, смотри, какая красота.

– Ты ее где выкопал?

– Ой, слушай, там в овраге была еще одна. Я прямо голову сломал, какую лучше брать.

– Зачем тебе елка? – Татьяна все еще не понимала, шутит он или говорит всерьез. Она опять попала под гипнотизирующее действие его слов, его взгляда. – Новый год еще не скоро, – промямлила она, пытаясь воззвать к разуму.

– А при чем тут Новый год? Просто елка. Подарить тебе? А я себе ту, вторую, вырою.

– Нет, спасибо.

– Тогда садись в машину и поехали.

Именно это качество ее и завораживало. Какая-то дурацкая елка, мокрые и грязные осенние листья, а не роскошный букет роз, это его «поехали» не пойми куда и зачем.

Артем мог заехать во двор, чтобы показать ей надпись на асфальте, написанную неким Сашей для некой Иры «Люблю тебя. Помни об этом всегда» с розочками по краям. Мог отвезти ее к пруду, чтобы пять минут посидеть на лавочке.

И еще. У него был совершенно детский взгляд. Такой, как у ее Муси. Только маленькие дети так независимы от мнения окружающих. Только они сначала говорят, а потом думают и ведут себя так, как им хочется в данный момент. Только дети могут бежать со всех ног сначала в одну сторону, а потом в другую, потому что им хочется одновременно и на горку, и на качели, и они не знают, как оказаться в двух местах сразу. Артем в этом смысле был как ребенок.

Когда он что-то рассказывал, то переносил ее в детство, описывая ощущения, которые она давно забыла, а он нет.

– Знаешь, мне тут стало так страшно, – говорил он, – как бывает в детстве, когда ты полностью контролируешь свое тело в физическом смысле и уверен, что можешь сесть, встать, побежать, подпрыгнуть, и вдруг что-то – рука или нога – перестает тебя слушаться. Или ты просто не можешь встать с кровати. Мне стало страшно, что я не встретил бы тебя. У меня астма. Сердечная. Не могу дышать без тебя, сердце перестает биться. Я задыхаюсь от любви. Не веришь? Послушай.

Он взял ее голову и наклонил к своей груди. Татьяна ничего не услышала. Просто прижалась и глубоко вдохнула.

– А тебя возьмут в космонавты, – сказал он.

– Почему?

– Да у тебя всегда пульс шестьдесят ударов в минуту. Ни больше ни меньше. Я считал, правда-правда. Ты ведь даже не замечала. А я знаю, как стучит твое сердце. Ровно и спокойно. Давай ты будешь стучать за меня? Я буду задыхаться, а ты будешь заставлять меня дышать и жить, станешь заводить мое сердце.

Ее привлекала эта удивительная сохранившаяся в нем детскость, легкость, смелость и вседозволенность. Если угодно, то да, инфантильность. И вот такая способность выражать чувства, говорить о любви красиво, бесконечно, часто – так искренне, что в его слова невозможно было не верить. Очень хотелось верить и слушать, слушать, слушать.

– Я хотела тебе рассказать… – начинала она, но останавливала себя: вдруг ему будет неинтересно, вдруг сейчас лучше помолчать?

– Знаешь, что удивительно? – говорил он. – Не нужно фильтровать слова. Не нужно думать, что сказать, а что нет. Ты можешь говорить мне абсолютно все, что взбредет тебе в голову.