Крещенский апельсин - Елена Басманова

– Ой, – перебила ее клиентка, – у меня все просто. Я присмотрела себе жениха в вашем журнале. Чуть не каждый день его вижу, в окошко. Живу-то я рядом…

Ольга Леонардовна похолодела. Она догадывалась, о каком женихе ведет речь глазастая вдовушка.

– Хоть я и небогата, поскольку благоверный мой все пропивал, но у меня есть дядюшка, – стрекотала вдова, – он вот-вот отойдет в мир иной, так что будущее мое лучше настоящего. Говорю вам как женщина женщине. Но я хочу, чтобы мой будущий муж увидел достоинства во мне, а не в моих капиталах. Я так рассчитываю на ваше обаяние, на ум, на сноровку. Сосватайте нас.

– Даже не представляю себе, как, – вяло отозвалась госпожа Май, оглаживая пальцем малиновый ворс альбома.

– А я представляю, – клиентка всколыхнулась, – я же постоянная читательница вашего журнала. Вы направьте его ко мне, дайте ему задание…

– Он специализируется по другой части, – сопротивлялась Ольга, – и привык к личностям выдающимся…

– А я такая и есть, – заявила нахально вдова. – Сами видите, я не из робкого десятка. Вот аванс.

Ольга смотрела на купюры, вытащенные резвой вдовой из ридикюля и положенные поверх альбома, и в сомнении качала головой. И пока она думала, в наступившей тишине расслышала какие-то странные звуки, будто сдержанные рыдания. Она перевела взгляд на дверь.

– Хорошо, – решилась Ольга Леонардовна. – Я попробую, но должна вас предупредить: авансов мы не возвращаем.

– Я знаю, – обрадовалась вдова. – Уверена, задаток не пропадет. Я в четверг вас снова навещу.

Она тяжело поднялась и направилась к выходу. Как только дверь открылась и госпожа Струмова шагнула в коридор, в проеме дверей обозначилось еще одно создание женского пола: высокая худосочная дама неопределенного возраста, в черном потертом пальто с облезлым воротником. Ее впалые щеки горели румянцем. Глаза блестели от набежавших слез. Руки ее в ветхих перчатках были сложены умоляюще на груди.

– Госпожа Май! – воскликнула дама и широким шагом ринулась в приемную. Ольга, оторопев, застыла в уголке дивана. – Госпожа Май! Молва о вас, как о женщине прогрессивной, идет по всему свету! Помогите несчастной жертве произвола!

– Успокойтесь, прошу вас. – Ольга властно указала на стул для посетителей. Ей с трудом удалось скрыть неприязнь, охватившую ее при виде очередной просительницы. – Вы ищете свою половину?

– Я давно ничего не ищу, кроме справедливости и милосердия, – с горькой усмешкой продолжила чахоточная. Ее худощавое, нервное лицо исказилось гримасой сомнения, и она принялась с мягким упреком бросать Ольге вопрос за вопросом. – Неужели мне надо встать перед вами на колени и взывать к вашему уму и человечности? Неужели вы откажитесь спасти невинно пострадавшую? Протянуть ей руку помощи?

– Я готова поместить ваше объявление со значительной скидкой, – госпожа Май смутилась. – Извольте сообщить ваши данные.

– Мои данные? – странная посетительница опустилась на стул и со скорбным удивлением огляделась. – Но разве я в полиции? Мои данные вы можете получить у царских сатрапов. Это они гноили меня в Сибири, они погубили мою молодость и красоту на Нерчинских рудниках, заковывали меня в кандалы, лишали сна и пищи…

– Погодите, погодите. Я не поняла: чего же вы хотите?

– Я прошу вашей помощи. – Женщина вынула из ридикюля носовой платочек и приложила к глазам. – Увы! Это единственное, что мне осталось! Мне, пострадавшей за свои прогрессивные убеждения! Мне, слушавшей в Москве лекции самого Менделеева!

– Вы химик? Бомбистка? – догадалась Ольга Леонардовна.

– Да, да. И за это я пострадала от гнусного режима! – Жертва режима вскочила и замельтешила перед глазами хозяйки подобно маятнику. – Они обнаружили в моем доме всего понемногу: полпуда кальция и два фунта этого… купороса… И горсточку кокаина. И они посчитали, что я собиралась изготовить бомбу. А я была в связи с самим Морозовым! Меня и упекли в рудники…

– О каком Морозове вы говорите? – заинтересовалась Ольга. – О народовольце? Который об «Откровении» писал?

– О нем! О нем самом! – с жаром воскликнула дама. Она остановилась, сжала губы в жесткую черту и, исподлобья глянув на Ольгу, процедила: – Так вы поможете жертве или нет?

Ольга отвела взор и, чувствуя себя неловко, ответила:

– К сожалению, мой кассир сейчас отсутствует. Приходите завтра после обеда. Он выдаст вам.. Э-э-э… двадцать пять рублей?

Дама усмехнулась и враждебно, с бесстыдством, заявила:

– Увы, сударыня, у меня даже белья нет. – Она задрала подол юбки и показала грубые продырявленные чулки.

– Хорошо, хорошо, – заторопилась Ольга, – я подготовлю для вас одежду. Завтра и получите.

Дама взирала на госпожу Май с глубоким презрением, весь вид страдалицы говорил: и вот из-за таких я гнила в Сибири? И вот такие считаются прогрессивной частью общества?

Ольга потянулась к шнуру, чтобы вызвать колокольчиком Данилу. Посетительница столкнулась с конторщиком в дверях – Данила едва успел юркнуть в сторону, ибо жертва режима двигалась прямо на него.

– Есть еще кто-нибудь на прием? – нелюбезно обратилась к нему Ольга.

– Нет, сегодня все, – крикнул Данила, устремляясь на безопасном расстоянии за последней визитершей, чтобы выпроводить ее из редакции и запереть дверь, дав наконец отдых измученной Ольге Леонардовне.

Когда он вернулся в приемную, Ольга уже скинула парик с проклятой косой и мещанскую шаль.

– Коньяку хочешь? – спросила она Данилу. – Согревает.

Данила не ответил, поскольку каждый приемный день слышал этот вопрос, и всякий раз Ольга Леонардовна вынимала из заветного уголка бутылку и рюмку, чтобы забыть о море женских несчастий, которыми полнилась ее приемная в эти вечерние часы.

– Ася ушла?

– Никак нет, барыня. Да я прослежу, не тревожьтесь. – Он принял рюмку из рук хозяйки. – Вам уж на покой пора.

Часы пробили восемь с четвертью.

– Пожалуй, ты прав, батюшка. – Ольга чувствовала, как живительный напиток возвращает ей силы. – Еще и поужинать надо. Кстати, явился ли наш постоялец?

– Пока не изволил прийти, – ответил Данила, пряча глаза. – Не нравится мне это. Как бы худа не было.

Ольга налила еще рюмку коньяку, закурила пахитоску, подошла к окну и отодвинула гардину: на погруженной во тьму улице было пустынно.

Только фонарь одиноко покачивался в отдалении да светились редкие окошки противоположного дома.

– Говори яснее, – попросила она устало, – я и так уж измоталась.

– Понимаете, дорогая Ольга Леонардовна, благодетельница вы наша, робею говорить, а тревога-то душеньку распирает. Ну да Бог с ним, все одно. Сегодня днем наводил я порядок в буфетной, так мы с господином Шалопаевым сговорились, чтобы аккуратность хранить, прислуга ведь не каждый день ходит…