Месье Террор, мадам Гильотина - Мария Шенбрунн-Амор

когда пошел снег, сообразил, что этот странный солдат революции ростовщика точно не убивал.

Подождал, не заинтересуется ли дядюшка, не спросит ли, как он догадался да при чем тут снег, но Василий Евсеевич только хмыкнул, и Александру самому пришлось объяснить свои умозаключения тугодумному старику:

– В тот вечер, пока я трясся от холода под дверью Дантона, начался первый снегопад. Вскоре после полуночи он прекратился. На следующее утро нашли уже окоченевшее тело Рюшамбо, а на улице остались отпечатавшиеся на снегу кровавые следы. То есть убийца прошел по первому снегу, но там, где его следы не затоптали, кровь сверху была припорошенной. – Александр не сумел отбиться от дядюшкиной карты и забрал весь отбой. – Значит, убийца вышел из подвала после начала снегопада, но еще до его окончания. А я точно знаю, что все это время гвардеец был у Дантона, я его в окне видел. Следовательно, гвардеец не мог убить Рюшамбо. – Метнул онер, вздохнул и признался упавшим голосом: – Все-таки это соседки.

– Ну если не гвардеец, то, конечно, соседки, – подхватил Василий Евсеевич, отбиваясь «свободой» и «равенством». – Больше в городе Париже просто некому застрелить и ограбить процентщика.

Александр выложил козырного туза.

– Дело в том, что у мадемуазель Бланшар оказался орден Святого Людовика, который я незадолго до смерти Рюшамбо видел у него в ломбарде.

Василий Евсеевич взял прикуп, пошевелил заломленными бровями:

– Ну и что? Может, ростовщик сам его тетке презентовал? Ты ведь говорил, что мадам Турдонне с ним водила знакомство, а она дамочка привлекательная. – Дядюшка хитро прищурился, взъерошил свою гасконскую бородку: – Даже старый стручок Рюшамбо мог не устоять.

– Нет, добровольно Рюшамбо никогда, никому и ни за что не подарил бы, не отдал и не продал чужой заклад.

– Хм. Зря ты не спросил мадемуазель Бланшар, откуда у нее эта штука.

Александр пошел королем, благодаря революции ставшим гением.

– Я спросил. Сначала она уверяла, что орден ей дала тетка: это, мол, фамильная реликвия. Но когда я сказал, что перед самым ограблением видел этот орден в ломбарде, призналась, что ей его подарил Этьен Шевроль. Если верить Планелихе, это новый поклонник нашей соседки.

– Ты в дураках, – с удовольствием сообщил дядя. – Еще пульку?

– Давайте в шахматы, Василь Евсеич.

– Да ну их, шахматы. Никчемная игра – ни везения, ни выигрыша. Так небось этот Этьен и укокошил твоего драгоценного Рюшамбо. Орден украл, а потом зазнобе своей и преподнес.

– Она соврала мне.

Дядюшка подпер щеку кулаком и некоторое время сокрушенно рассматривал племянника:

– Невдомек мне, Сашка, то ли ты святой, то ли дурачок. Понятно, что соврала. А с какой стати она должна была тебе признаваться, что от какого-то комиссара подарки принимает? Ты ее духовник, что ли?

Александр откинулся на стуле, сцепил ладони за затылком:

– Да нет, наоборот, она соврала, когда сказала, что орден от Шевроля. Не мог он быть убийцей. Ростовщика его собственным пистолетом застрелил кто-то, кому он доверял. Рюшамбо никогда не впустил бы к себе какого-то санкюлотского делегата.

– Ну, тогда сдаюсь. Пусть будут соседки!

– Трудно поверить, что благородные женщины занялись грабежом и убийством.

– А в их шуры-муры с комиссаром легко поверить? Что Гаврилка от него подарки принимает – легко? Что со шпионом Дантона якшаются? В его списке жертв красуются? Застрелить старика, между прочим, даже женщина может, – злопамятно заметил дядя.

С тех пор как Василий Евсеевич вбил себе в голову, что мадам Турдонне сорвала его план спасения королевы, он с готовностью подозревал ее во всех грехах. Но «шуры-муры» окончательно испортили настроение. Александр смахнул карты на пол.

– Женщине не так-то просто из чужого оружия выстрелить. Тут еще надо быть уверенным, что пистолет заряжен и на боевом взводе.

– Может, они раньше охотились, а если женщина стрелять умеет, то выстрелит. Про мадам Турдонне мне давно ясно, что она темная карта, настоящая карта фоска, – не сдавался Василий Евсеевич. – А Гаврилка эта, поверь моему нюху, на все способна.

Александр покачал головой:

– За что вы ее так невзлюбили, Василь Евсеич? Вы бы видели, как она своей тетке предана. Не меньше, чем я вам.

– Да меньше уж и некуда. Шапку мою бобровую, единственную, и ту посеял. От покойного отца моего, твоего деда, шапка осталась. Сносу ей не было, я сам ее годами носил. А ты первым делом посеял. Эх, Саня, добывал бы ты лессе-пассе с таким рвением, с каким ты смерть поганого процентщика расследуешь! Дома-то Машенька ждет не дождется. Ее лес к моему впритык. И все ведь тебе, поганцу, достанется, если ты только свою голову благополучно домой довезешь, о чем я с каждым днем все больше тревожусь.

Василий Евсеевич пригорюнился. Получение дорожного паспорта, без которого невозможно было покинуть Францию, оказалось делом сложным. К Дантону, на продажность которого уповал дядюшка, даже на порог не пустили. Хлопоты потребовали заведения новых правильных связей и изрядного количества золота. По счастью, Воронины прибыли во Францию с сундучком, полным старорежимных луидоров. Сердце самого отъявленного патриота не оставалось глухо к их роялистскому звону.

Александр взял руку старика, поцеловал:

– Не серчайте, дяденька, родной, как только будут паспорта, поедем, обещаю. Но эту вашу Машеньку я в глаза не видал.

– Ага, шапку он не видал, Машеньку он не видал. Одна мамзель Бланшар повсюду мерещится. Берегись, как бы она и тебя где-нибудь на лестнице не пристрелила.

Александр несколько секунд смотрел на дядю, потом вскочил, схватился за голову:

– Да, точно! То есть нет! Василь Евсеич, мадемуазель Бланшар тут вовсе ни при чем! Это я дурак!

– Дурак в навалку! – триумфально уточнил дядя, указывая на усеянный картами пол.

У Александра словно гора с плеч свалилась. Взахлеб принялся объяснять дяде свое озарение:

– Все-таки это мог быть Шевроль! Разумеется, Рюшамбо вовсе не впускал убийцу к себе за решетку! Там, на его лестнице, жандарм упал, и после этого у него вся спина оказалась в крови! И постовой – он-то всего на несколько ступенек спустился, а его сапоги уже в кровь вступили. Значит, кровавая лужа на лестнице была!

Вскочил, в волнении заметался из угла в угол, размахивая руками.

– Рюшамбо вовсе не за решеткой застрелили, а прямо на ступеньках! А там его кто угодно мог застрелить, тот же Шевроль. Мадемуазель Бланшар сказала правду: украшение действительно подарил ей этот санкюлот.

– Тоже нечем гордиться, – буркнул непримиримый дядя.

Бухнула входная дверь. Александр прислушался. Кто-то поднимался по лестнице тяжелыми мерными шагами. Миновал квартиру Ворне и продолжил взбираться на третий этаж. Спустя минуту сверху послышался громкий стук в дверь соседок.

Александр