Все о мужских грехах - Марина Серова

— Я тебе еще раз повторяю, — теряя терпение, рявкнул Володя. — Вся семья… Понимаешь? Вся семья живет вместе во Франкфурте-на-Майне!

— Вот так! — только и смогла сказать я и попросила: — Диктуй, я пишу! — а потом спросила: — По поводу Зайцева какие-нибудь новости есть?

— Ничего! — недовольным тоном буркнул Кирьянов и, сказав: — Ну, бывай, подруга! — положил трубку.

Я стояла дура дурой и ничего уже не понимала. Кто же мог так старательно искать Стадницких, что даже в Сухуми приехал? Кто, если не родной брат? От этих размышлений меня оторвал голос Лекобы, который, войдя, обеспокоенно спросил у меня:

— У вас все в порядке, уважаемая? А то у вас такой расстроенный вид!

— Да-да, Андрей Павлович! Все нормально! — тряхнув головой, ответила я и, кивая в сторону Ии, сказала: — Вот эта женщина! — Ия, увидев, что мы на нее смотрим, встала и низко поклонилась Лекобе. — А рядом ее сын, — дополнила я.

— Это тот, который незаконнорожденный? — уточнил он.

— Да, — подтвердила я.

И тут Ия сказала что-то сыну, он встал и тоже поклонился Андрею Павловичу.

— Красивый мальчик, правда? Его Арчил зовут. Сразу видно, что зачат в большой любви, — сказала я, повернувшись к Лекобе.

Мама родная! У него был такой вид, что он вот-вот грохнется в обморок! Лекоба не отрываясь смотрел на мальчика, а потом направился к нему и его матери. Я удивленно смотрела на все это, ничего не понимая. Андрей Павлович что-то спросил у Ии, и она ему ответила, но ее ответ его, видимо, не удовлетворил, потому что он, повысив голос, стал возбужденно говорить, на что перепуганная насмерть Ия сначала отвечала дрожащими губами, а потом, закрыв лицо, отбежала от Лекобы и забилась в угол, где разрыдалась. Мальчик, ни минуты не колеблясь, выхватил из кармана обыкновенный кухонный нож и, сжав его в руке, подбежал к матери и встал между ней и Андреем Павловичем, глядя на него с недетской ненавистью.

— Какого черта?! — зашипела я, как змея, на Лекобу, который стоял красный, потный и явно разгневанный тем, что кто-то осмелился ему перечить. — Что вам от нее надо?! Вы понимаете, в какое положение вы меня поставили?! Я обещала ей счастье и свободу! Работу и достойную жизнь! Она ушла из своего дома, чтобы не возвращаться туда больше никогда! А что теперь? Вы понимаете, что она не может туда вернуться?! Какого черта вы к ней привязались?!

— Я одно хочу знать, кто отец ее ребенка, — при виде меня он немного остыл и перестал тяжело дышать.

— Его звали Григорий, и он не успел на ней жениться, — ответила я.

— Неправда! — замотал он головой. — Это не Григорий!

— Да какое вам дело до того, кто он?! — взвилась я. — Что это меняет?

— Все меняет, дорогая! Все! Скажи мне, кто это? — настаивал он. — Я же вижу, ты знаешь! Имя! Имя назови! — он уже не требовал — он умолял, не замечая того, что перешел со мной на «ты».

Немного подумав, я сказала:

— Дайте мне слово, что ничего не изменится! Что Ия уедет отсюда и получит работу, которую вы обещали! И что вы не выгоните ее оттуда, едва я отсюда уеду! Я здесь попрошу кое-кого за ней присмотреть, и если что-то случится, то обещаю вам, что ваш брат вылетит из Тарасова, обгоняя собственный визг! Я ясно выразилась?

— Мамой клянусь! Дочерьми клянусь! Внуками клянусь, что все у нее будет! Работа будет! Дом будет! Деньги будут! Только имя! Имя назови! — умолял он.

— Хорошо! — согласилась я и, подойдя к нему поближе, тихонько сказала: — Этот парень был грузин из богатой семьи, и звали его Арчил Тоташвили.

— А-а-а! — закричал он, хватаясь за голову, и начал раскачиваться из стороны в сторону.

Ничего не понимая, я посмотрела на охранников, но и они явно ничего не понимали в происходящем, а только принесли стул и осторожно посадили на него Лекобу, который все продолжал качать головой и причитать. Но постепенно он успокоился, принял свой прежний солидный вид и, встав, решительно сказал:

— Поехали все ко мне домой!

— Я ее одну не отпущу! — не менее решительно сказала я.

— Конечно, мы поедем все вместе, — твердо ответил он. — Иначе и быть не может!

Я забрала у нотариуса оформленные показания Ии и, загораживая собой ее и Арчила от остальных, пошла с ними к выходу. Выйдя из милиции, мы сели в машины, причем я посадила Ию с сыном с собой в «Волгу» Сергея, и мы поехали. Когда мы приблизились к воротам дома Лекобы и они начали разъезжаться перед машиной Андрея Павловича, я увидела на веранде невысокую худощавую старушку в черном, которая нервно мерила ее шагами, но смотрела при этом на ворота. Когда машины остановились и мы вышли из них, старушка птицей слетела с веранды и бросилась к нам. Теперь я могла рассмотреть ее лучше и увидела, что ее траур резко отличался от того, который я видела до этого: дорогой костюм из натурального шелка, кружевная косынка на голове явно ручной работы, а на ногах у нее были тончайшие чулки и туфли из натуральной кожи — это могла быть только мать Андрея Павловича. Схватившись за голову, как совсем недавно ее сын, она бежала к нам, плача, смеясь и причитая что-то одновременно, а когда добежала, то бросилась к мальчику. Она обнимала его, гладила, целовала и все время что-то говорила ласковым тоном, а он стоял совершенно обалдевший и ничего не понимал.

Через некоторое время она успокоилась и хотя уже больше не отходила от ребенка, обнимая его за плечи, но мы уже могли идти в дом. Вслед за Лекобой мы вошли в холл, украшенный коврами с непременным оружием на них, но не задержались там и пошли дальше, войдя наконец, как я поняла по большому письменному столу, в его кабинет. Там он остановился и, повернувшись к нам, показал на стену у нас за спиной, как раз напротив его стола. Мы все повернулись туда и увидели портрет молодого и красивого смеющегося парня, на которого был очень похож мальчик, даже родинка в виде запятой была на том же месте. Ия, увидев его, страшно побледнела, прижала руки к груди и, прошептав: «Арчил», стала падать. Я успела подхватить ее и с помощью одного из охранников усадила в кресло. Старушка тут же начала что-то выговаривать сыну, на что тот только виновато разводил руками: мать на Кавказе — это святое! Потом старушка закричала на охранников, которые забегали как ошпаренные, принося кто воду, кто нашатырный спирт. Тем временем Лекоба спросил что-то у мальчика, и тот ему ответил, а затем полез в их узел и достал оттуда фотографию, которую показал Андрею Павловичу. Тот схватил ее дрожащими руками, а я подошла и тоже посмотрела: на снимке была совсем молодая Ия — я оказалась права: в молодости она была необыкновенной красавицей, и парень с портрета. Между тем совместными усилиями старушки и охранников Ия пришла в себя, и мать Лекобы, одной рукой обняв ее, а второй мальчика, хотела их куда-то увести, но Арчил вырвался, вернулся к нам и, решительно забрав из рук Андрея Павловича фотографию, подошел к старушке, которая его снова обняла, и они трое вышли из комнаты. Во время всей этой сцены я чувствовала себя так, словно попала на не дублированный иностранный фильм, в котором смысл приходится угадывать по действиям актеров.