Переводчица - Татьяна Семакова

— Выглядишь жалко, — кривится в ответ, а я окидываю её мутным, но придирчивым взглядом.

— Сказала безработная в растянутой футболке и бутылкой винишка в руках.

— Туше, — фыркает в ответ и косится на мою тачку. — По какому поводу праздник?

Садится на лавку рядом и открывает бутылку дешёвого вина с завинчивающейся пробкой.

— Ты собираешься это пить? — я брезгливо передёрнул плечами, а она кокетливо пожала своими:

— Ну, я уже села рядом с тобой, какая теперь разница?

— Ты бесишь, ты в курсе?! — вопрошаю возмущённо.

— Заметила, да… но дело ведь не в этом?

— Нет, конечно, — я такой словоохотливый, не сболтнуть бы чего про шантаж матери… тогда шансов не будет, не вернётся из принципа.

— А в чём?

Всем сегодня так интересно, как у меня дела…

— Да чё-то думал, я особенный, а оказалось, что весь в папочку, — усмехаюсь, сделав небольшой глоток.

Так, стоп, а это я нахера сказал? Надо валить. Поднимаюсь, почему-то опираясь одной рукой о лавку, хотя совершенно точно ещё не на столько пьян, и иду к машине, на ходу доставая ключи из кармана.

— Эй, начальник! — окликает меня брюнеточка. — Как на счёт перепихнуться?

Дважды мне предлагать не надо. Разворачиваюсь по довольно крутому радиусу, выбрасываю бутылку в помойку и иду вслед за ней.

Таких кретинов ещё поискать. Я половину не разобрала из того, что он нёс, удалось уловить только общий смысл: налицо кризис среднего возраста. Какого хрена он притащил свою трагедию под мои окна только не ясно… но да ладно, сейчас надо не дать этому пьяному придурку сесть за руль.

Справляюсь с позывами тошноты и отвращения и кричу самое дебильное, что приходит в голову. Соболев разворачивается как самолёт, идущий на посадку, а я делаю несколько довольно приличных глотков из горла. А хотела как белый человек… бокал, сыр, фрукты.

Поднимаюсь и беру его под локоть, опасаясь, что придётся тащить. Но нет, он даже предпринимает попытки приставать, хватаясь за всё, что попадается под руку. Довольно бодро поднимается на третий этаж, лапает меня, пока я открываю дверь, вваливается с видом барина, а я шепчу ему на ухо:

— Я сейчас.

И закрываюсь в ванной минут на десять, пока не раздаётся громкий храп. Казанова, блин… развалился на моей кровати звездой. Хер тебе! Твоё место на коврике под дверью!

Пыхчу и отдуваюсь, но до двери-таки дотаскиваю и с чувством выполненного долга (и ехидной ухмылкой, куда ж без неё) закрываю дверь в спальню и ложусь спать.

— Твою ж сука мать… — доносится утром слабый стон из коридора, а я улыбаюсь и с наслаждением потягиваюсь. Страдай.

Минут десять ничего не происходит и я поднимаюсь проверить, не сдох ли он на моём коврике, но на коврике его уже и нет. Включается душ, я беру косметичку для командировок (которых из-за этого придурка ещё долго не будет) и иду умываться на кухню, попутно соображая, чтоб такого приготовить, чтобы у него вчерашнее пойло поперёк горла встало от одного запаха. Эх, знала бы, запаслась бы рыбкой. Ладно, блины, так блины!

К моменту, когда он воскресает и выползает из ванной, на тарелке уже приличная стопка, а по квартире разносится дурманящий аромат. Продолжаю жарить, ожидая, что вот-вот хлопнет входная дверь, но не доносится ни звука.

«Всё-таки сдох» — кривлюсь мысленно и разворачиваюсь.

Стоит в дверях и пялится, прислонив голову к стене. Мокрые волосы, мокрая грудь со стекающими к кубикам пресса каплями, на бёдрах моё любимое полотенце, но так низко… падла! Какой же ты, Соболев, красивый и какой ублюдок! Никакой справедливости в жизни.

Роняю сковороду на плиту, а его лицо кривится от боли. О, да…

— Проваливай, — говорю вкрадчиво и разворачиваюсь к плите, — у тебя две минуты.

— Сначала поговорим.

— Хорошо, — вновь улыбаюсь и выключаю газ. — Одну минуту, — достаю из косметички беруши, разворачиваюсь и вставляю их. — Говорите, Тимур Александрович! Я Вас внимательно слушаю! — он закатывает глаза, а я повторяю: — Две минуты.

Уходит из кухни, а я спокойно допекаю блины и пытаюсь прислушиваться. Тишина. А, точно. Вынимаю беруши и крадусь по собственной кухне к коридору. Всё ещё тишина, но ботинки на месте. Надеюсь, он уже привык ходить без обуви… прохожу в комнату и вижу его сладко спящим на моей кровати.

— Какого хрена! — нервно повышаю голос и быстро подхожу к кровати, начав пихать его в бок.

— Сплю, — отвечает вяло и подминает под себя мою подушку, — отстань.

— В смысле отстань?! — моему возмущению нет предела, но его это абсолютно не трогает. Берёт вторую подушку и накрывает ей голову. — Да как же! — ухмыляюсь подло и начинаю стаскивать его за ногу к кровати.

— Так вот как я оказался под дверью! — ржёт в ответ и уцепляется рукой за спинку. — Второй раз не прокатит. Просплюсь и уеду, не нервничай.

— В смысле не нервничай?! У меня дел, что ли, больше нет, кроме как караулить твой сон?!

— Делай свои дела, я тут при чём? — открывает глаза и с недоумением смотрит на меня.

— Проваливай! — рявкай ему в лицо, а он морщится, закрывает глаза и накрывается подушкой.

— Я ещё пьяный. За руль нельзя.

— Такси вызовешь! — кривлюсь в ответ и вновь хватаю его за ногу.

— Продолжай и мы займёмся сексом, — отвечает из-под подушки и я тут же отдёргиваю руку.

Одно дело перетащить его бесчувственное тело и совсем другое пытаться сдвинуть здорового мужика, явно к этому не расположенного.

— Скотина, — ворчу уже себе под нос и иду к шкафу за вещами.

Не знаю, что там в его больном мозгу и знать не хочу. Долго не вылежит, попрётся поправлять здоровье, замок автоматический, съезжу к маме и спокойно вернусь.

Быстро одеваюсь в ванной и выхожу, громко хлопнув дверью. Теряюсь в догадках, почему опять наступила на те же грабли и притащила его к себе. Ну, пьяный. Ну, хотел сесть за руль. Мне какое дело? Приехал же как-то, и обратно бы доехал. Мудакам, как правило, везёт.

Бросаю взгляд на его машину и слабо морщусь, проходя мимо. Правого зеркала нет, дверца замята, фара разбита. Надеюсь, хоть это немного собьёт с него спесь.

Что-то там про отца нёс… надрался сильнее обычного…

— Мне нет до этого никакого дела! — говорю громко, а старушка, ожидающая автобуса рядом со мной, отодвигается на край лавки.

Пытаюсь заснуть, но запах чёртовых блинов щекочет нос. Не уйду, пока она не вернётся и не согласится выйти на работу.

Встаю и иду на кухню, сбросив идиотское розовое полотенце. Принюхиваюсь. Пахнет съедобно, но не исключаю