Тень Голема - Анатолий Олегович Леонов

ступая, направился к выходу, поманив за собой остальных монахов.

– Ну что же, братья, с Божьей помощью и наш черед пришел! Пошли, что ли?

Глава 19

Метры Бессон и Безе, благополучно выветренные из памяти казацкой старшины сразу, как только за ними закрылись двери настоятельских палат, вынуждены были добираться до колымажного[82] двора, находившегося на другом конце монастыря, без охраны, в сопровождении одного слуги. Парень тащил на себе кучу самых разнообразных вещей: большую корзину со снедью и двумя штофами вонючей польской водки, уродливый кожаный баул с документами и штуку папужиго[83] фалендыша[84] под мышкой. При этом он умудрялся подсвечивать господам дорогу чадящим факелом, нещадно плюющимся горячими искрами.

Идя гуськом друг за другом, французы вплотную подошли к колымажному двору, когда свет неожиданно погас. В темноте метр Безе больно ударился ногой о камень, вросший в землю недалеко от ворот сарая, и взвыл от боли:

– Nique ta mère! Antoine? La lumière?[85]

В следующий миг огонь от факела вновь осветил ночную тьму. Французы рассерженно обернулись и обомлели. Вместо субтильного, деликатно сложенного Антуана к ним приближался крепко сбитый монах, лицо которого скрывал глубоко наброшенный на голову куколь.

– Ты кто? – спросил месье Безе по-русски и тут же осел на землю после едва заметного короткого и резкого удара ладонью в солнечное сплетение.

– Merde![86] – прохрипел он натужно и потерял сознание.

Объятый ужасом месье Бессон, забыв о шпаге на своем боку, сделал пару шагов назад, успев пролепетать:

– Va chez le diable, enfoiré![87]

Но хлесткий боковой удар основанием ладони под нижнюю челюсть срубил его, как топор молодую березку.

– Ловко ты их угомонил, Григорий Федорович! – высунулся из сарая Гришка Друковцев. – Вот бы и мне так научиться!

Феона, обернувшись, погрозил Гришке кулаком.

– Не болтай лишнего. В колымажную их.

Внутри сарая горел свет. Несколько зажженных факелов, вставленных в железные скобы на стене, весело потрескивая над деревянными корытами с водой, рисовали на стенах причудливые картины, до жути пугающие своей формой и пластичностью. В размытых границах света и тени болезненному воображению и не то могло привидеться, а меж тем эти тени принадлежали людям и предметам, никоим образом не являвшимся ни сверхъестественными, ни потусторонними.

В дальнем углу у снопа прошлогодней соломы сидел привязанный к оглобле старой телеги до икоты испуганный Антуан. По щекам юноши ручьями текли слезы. Губы нервно дрожали и шевелились. С мольбою глядя в потолок, слуга шептал какую-то молитву, точно юнга с разбитого корабля, попавший в лапы безжалостных африканских людоедов.

Господа выглядели отнюдь не лучше слуги. Оба сидели посередине сарая, привязанные к колесу собственной кареты, и с тихим ужасом наблюдали за внушавшими животный страх людьми в монашеских одеждах, окружившими их со всех сторон. Разыгравшееся воображение рисовало им самые невероятные, но оттого еще более пугающие картины самого ближайшего своего будущего. Длительное время находясь на службе в Речи Посполитой, французы невольно наслушались неимоверного количества леденящих душу историй о звериной жестокости русских мужиков, попасть в руки которых означало верную мучительную смерть. Особенно пугал их осанистый монах с военной выправкой, который, судя по повадкам, был в этой шайке главным.

Оседлав старое татарское седло, брошенное поперек бревна, лежавшего на земле, отец Феона вывалил под ноги бумаги плененных французов и внимательно их читал, перебирая в руках лист за листом.

– Ну чего там? – спросил келейник Серафим. – Надеюсь, не зря суету учинили?

– Не зря, брат Серафим! – без тени улыбки кивнул Феона на разложенные документы. – Здесь самый подробный из всех возможных планов предстоящего штурма города. Описание диспозиции, сиречь положения каждой роты и хоругви противника, их численный состав и имена начальников.

– Ишь ты! – восхитился отец Елизар. – Повезло, значит, нам!

Он поднял с земли один из листов плотной грязно-желтой бумаги с гербовыми водяными знаками, исписанный мелким каллиграфическим почерком.

– По-польски, что ли? – крякнул с сожалением.

Видя разочарование старшего товарища, келейник мягко улыбнулся, взял в руки документ и, поискав глазами то, что посчитал самым важным, прочел вслух, тут же переведя на русский язык:

– …К Арбатским воротам мальтийский кавалер Новодворский. Впереди пехота с топорами для вырубки палисада в предвратном городке; потом две пешие хоругви с мушкетами под начальством Бутлера и Бегле для действия во время вырубления палисада; а для взлома ворот двадцать сапер с петардами, за коими последует начальник сей части атаки, помянутый Новодворский, и шесть десятков охотников в кирасах. В резерве к сему отряду назначить хоругви Лермунта, Сея и весь полк лисовцев. По выбитии ворот венгерской пехоте и хоругвям Бутлера и Бегле должно лезть на стены, а полкам Лермунта, Лисовского и рейтары ворваться в город через ворота. С противоположной стороны города, к Тверским воротам, назначается Невяровский и Прилупский с пехотой, имеющей при себе топоры для вырубки у ворот палисады; за ними надлежит следовать двести человек мушкетников под начальством Бренне и Фалера; потом двадцать петард, устроенных французом Барбиером; при сих последних староста Заторский Мартин Лесновольский с множеством товарищей своей роты и полка Казановского. В резерв сему отряду назначить пехоту Апельмана; десять тысяч казаков и шесть хоругвий рейтаров, под начальством: Клебека, Розена, Адеркаса, Соколовского, Потемкина и Плеттенберга…

Отец Елизар сокрушенно покачал головой, плюнул себе под ноги и, испугавшись содеянного, поспешно перекрестился.

– Аспиды! Неймется им. Все лезут и лезут! Когда уже угомонятся?

– Ничего, Бог даст, сами и угомоним!

Отец Феона собрал бумаги и положил их обратно в кожаный баул.

– Спаси Христос, братья, большое дело для державы сделали!

Почувствовав подходящий момент, Жорж Бессон подался вперед, насколько позволяли веревки, и прошептал, заговорщицки глядя в глаза монаха:

– Месье монах, вы мне кажетесь в этой банде отъявленных каналий человеком безусловно благородным и порядочным. Мы можем договориться. У меня есть деньги, они будут ваши. Только отпустите меня!

– И меня… у меня тоже есть деньги! – заныл Жак Безе, отчаянно пытаясь «боднуть» головой своего приятеля.

– Да, да, конечно! – спохватился Жорж Бессон. – Отпустите нас! Мы никому не скажем! Parole d’honneur![88]

Отец Феона лукаво посмотрел на пленников и выразительно повел бровью.

– К сожалению, господа, это совершенно невозможно!

– Неужели вы нас убьете? – в ужасе воскликнул метр Бессон. – Разве в этом есть смысл?

Вместо ответа отец Феона слез с татарского седла, неспешно прошел в дальний угол к похолодевшему от дурных предчувствий Антуану и, присев перед ним на корточки, произнес на вполне сносном французском:

– Mon ami, j’ai besoin que vous enleviez votre pantalon[89].

– Oh