Женщина справа - Валентен Мюссо

– Меня это тоже удивило, когда я это читал. Если это не «стиль».

– Очень смешно. Налить вам еще?

– Передайте мне лучше бутылку, я предпочитаю сам подливать.

Он налил себе более щедрую порцию, чем ту, что до этого я.

– Хорошо, а как далеко продвинулись вы?

– Сегодня я не сидел без дела, но новости не самые хорошие. Я задействовал все свои связи с департаментом полиции Лос-Анджелеса. Если быть с вами до конца искренним, мне не удастся найти доступ к досье. Никто не желает, чтобы «глухари» получали огласку. Парни и без этого здорово рисковали, передавая мне внутренние документы даже сорокалетней давности. Начальник полиции разменял свой последний год перед пенсией. Подозреваю, что он ничего не имеет против скандала. Вместе с новостями о смерти Харриса и своей работой сценариста вы немедленно окажетесь на первых страницах газет. Средствам массовой информации эта история окажется по вкусу.

– Что касается досье… я могу заплатить, это не проблема.

Хэтэуэй едва не подавился скотчем.

– Черт! Вы сами-то слышали, что сказали? Вам что, за решетку захотелось или чего? Знаете, чего вам все это может стоить?

– Вот только, пожалуйста, не надо изображать передо мной оскорбленную невинность! Я слышал, как вы вчера говорили по телефону. Не думаю, чтобы мне это стоило дороже, чем вам.

Детектив не на шутку разозлился.

– В каком проклятом космосе вы живете? Я разговаривал не с полицейским агентом! Всего лишь тип, который время от времени снабжает меня кое-какой информацией. Со временем все частные детективы учатся играть на слабых местах системы. Я совершенно ничем не рисковал, пустил немного пыли в глаза, и все тут.

– Успокойтесь, я понял урок. Каков вывод: оставляем все как есть?

– Я еще не закончил. Этот день я провел в офисе окружного прокурора. Перед самым началом лета 1959 года сотрудника его департамента обязали провести дополнительное расследование по делу об исчезновении Элизабет. Некоторые из инспекторов департамента полиции Лос-Анджелеса – какие, не знаю – должны были сообщить ему свои собственные выводы. Досье офиса окружного прокурора, несомненно, должны быть лаконичными, как любовная записка, но кое-что интересное там, возможно, было.

– Вы потерпели полную неудачу с департаментом полиции Лос-Анджелеса – и как же после этого рассчитываете на прокурора?

– Это разные юрисдикции. Окружной прокурор представляет правительство. Считается, что в последние годы его департамент стал более гибким и не таким требовательным по отношению к досье со старыми делами. В будущий вторник я записан на прием, посмотрим, что из этого получится.

Хэтэуэй убрал в карман копию письма и очки.

– Во всяком случае, сегодня утром моя секретарша снова вышла на работу.

– Ее сынишке лучше?

– В порядке. Она занята вашим расследованием со стороны департамента юстиции. Мы затребовали все, что есть. Согласно Закону о свободе информации они по определению обязаны предоставить вам все имеющиеся документы, которые у них есть на Элизабет Бадина. Срок исполнения может быть длинным, но попытаться действительно имеет смысл.

– А что касается тогдашних свидетелей?

– Это большая работа и не делается по мановению волшебной палочки. Отрицательный момент состоит в том, что большинство тех, что принимал участие в съемках, уже скончались.

– Дэннис Моррисон, партнер моей матери, умер два года назад.

– Я читал в интернете.

– А продюсер Саймон Уэллс в начале 80-х. Иначе говоря, двое тех, кто ближе всего к Элизабет.

Хэтэуэй допил свой стакан и поднялся.

– Но мы же не будем так быстро сдаваться, верно? Завтра мне надо кое-что сделать, текучка.

– Супружеская измена?

Он молча кивнул.

– Это не должно занять у меня много времени, а затем я буду телом и душой принадлежать вашей истории. Вы же последуйте моему совету и покопайтесь в старых газетах. Несомненно, это позволит вам получить более полное представление о деле.

После секундного колебания он пристально посмотрел мне в глаза.

– И последнее, Бадина…

– Да?

– Доставьте мне удовольствие: не возлагайте на это расследование слишком много надежд.

– Вы мне это вчера уже говорили.

– Знаю, но держите это в голове.

Детектив надел куртку. Внезапно мне показалась угнетающей сама мысль провести вечер в этом большом доме, в который раз пережевывая свои проблемы. Не раздумывая, я спросил у него:

– Скажите, Хэтэуэй, у вас на этот вечер что-то намечено? Вы любите фаршированные перцы?

Улыбнувшись мне и не заставив себя уговаривать, он снял куртку.

– Люблю ли я фаршированные перцы? Я их обожаю.

На следующий день по разрешению местных властей Уоллес Харрис был похоронен в своем владении Беркшир, как он написал в своем завещании. Если верить телерепортажам, прощальная церемония прошла в узком кругу: бывшая жена покойного, его сын, немногочисленные сотрудники домашнего персонала, горстка близких из мира кино, уже давно уединенно живущие на пенсии. Думаю, Кроуфорд тоже присутствовал. С тех пор как уехал из Нью-Йорка, я не получал от него никаких новостей и чувствовал от этого некоторую досаду. В конце концов, если бы не он, я бы безмятежно продолжал свое мелкое существование и благонамеренно проводил бы дни за компьютером, переписывая сценарий, на который подписал этот чертов контракт. Но теперь даже речи не было о том, чтобы запереться в кабинете с четырьмя малосимпатичными подростками, родившимися в рубашке. Теперь я больше не испытывал тревоги перед будущим звонком Катберта, который, поговорив о дожде и хорошей погоде, сладким голосом спросит: «Как далеко ты продвинулся?»

В Центральную библиотеку на Пятой улице я по меньшей мере десять лет носа не показывал. Коллекция микрофильмов, одна из самых значительных в стране, хранилась в разделе истории и генеалогии. Газеты Лос-Анджелеса были сложены по десятилетиям. Я выбрал за период 1950–1959 годов ролики полдюжины самых важных ежедневных изданий города: «Лос-Анджелес таймс», «Дейли ньюс», «Геральд-Экзаминер», «Миррор» и два-три более маргинальных издания, которые могли бы предоставить мне не такое залакированное толкование дела. Все утро и часть дня я провел перед видеопроигрывателем, просматривая километры пленки и делая пометки. Честно говоря, я не имел ни малейшей надежды сделать сенсационное открытие.

Что неудивительно, имя Хэтэуэя ни разу не упоминалось. Может быть, я рисковал, заявив, что узнал о нем из газетной статьи. Я даже удивлялся, что он не оказался более недоверчивым. Зато имена двух инспекторов, о которых он упоминал, Тома Норриса и Джереми Коупленда, много раз встречались в статьях. Наименьшее, что можно было сказать: в начале расследования они не скупились на откровенности – должно быть, стратегия, санкционированная вышестоящими лицами, чтобы попытаться в ответ получить какие-нибудь сведения от широкой публики.