Временно недоступен. Книга 2. Место перемен - Андрей Кивинов

– Вы только позвоните Лерочке – попрощайтесь, не исчезайте просто так. Она хорошая девочка, добрая, и врач толковый. Жаль, пьесу не доделаете. У вас неплохо получается, честное слово…

Плетнев ушел в прошлое, вспоминая свою прежнюю жизнь, сравнивая с жизнью сегодняшней. Что здесь скажешь? Парадоксально, но нынешнее бытие ему нравилось гораздо больше, чем прежнее, калининградское. Он бы с удовольствием остался в этой придуманной милой его сердцу докторшей реальности, потому что реальность внесла в его существование давно забытую гармонию. За небольшими поправками. Поправка сегодня мозолила ему глаза под его собственной фамилией. И покоя не давала мысль – кто же тот самозванец, присвоивший его имя, должность и полномочия. И вторая, не менее важная мысль – где алмазы и как отчитываться перед страшным Деризубовым? Тот вряд ли поверит в историю с дракой. Уж больно она театральная.

– Я доделаю пьесу, Сергей Геннадьевич, – неожиданно для самого себя пообещал он, – только вы не говорите пока Лере. Считайте, что я ничего не вспомнил.

В самом деле, он так долго по жизни отсутствует, а никто особо не паникует. Неужели он такой никчемный? А раз так, то ничего страшного не случится, если еще денек-другой-третий он не объявится. Уж очень хочется оценить новую жизнь, так сказать, на свежую голову. На трезвую. На здоровую.

– Хорошо, – пообещал вконец озадаченный Васнецов, осознавая, что дачу, кошку Фиму и грибы с морковкой приходится пока отложить, – но какой в этом смысл?

– Я сам ей скажу. Выберу подходящее время и скажу. А у нее… есть кто-нибудь? – Плетнев постарался придать лицу незаинтересованный вид, а голосу – нейтральные интонации. Потому что от ответа на этот вопрос зависело все.

Если бы Васнецов подтвердил, что есть муж, дети, свекровь, собака Жучка, то остальное его притворство было бы совершенно ненужным.

Но Васнецов притворства не уловил или тоже сделал вид – недовольно повел плечом и сердито буркнул:

– Ай, прохвост один. Саша. Хороводит вокруг, а жениться не хочет. Ишь, завел бесплатную домработницу! Сколько раз я Лере говорил…

– И она любит его? – перебил Плетнев. Лерино отношение к этому субъекту гораздо важнее. Будь он сто раз прохвост и перепрохвост.

– Спросите у нее сами… – отмахнулся директор, не зная, как правильно ответить. Так, чтобы племяннице не навредить.

Что ж, сам так сам.

В зрительный зал Антон Романович полетел на автоматическом пилоте. А там сытые артисты в ожидании руководителя обсуждали театральную жизнь, вместо курса доллара. Одно слово – Мельпомена.

– Тоже мне, педагог! – жаловался Гена. – Я уже голос посадил. До премьеры не доживу.

– Кстати, Ген, ты действительно халтуришь, – справедливо заметил исполнитель роли Раскольникова.

– Да ладно тебе! Прикинь, он меня еще чморить будет, псих! Тычет в нос, что не приглашают в кино и сериалы! Почему, спрашивает, я перебиваюсь елками и вторыми ролями в антрепризах? Намекает, что на большее не способен. И Станиславского цитирует, словно я пацан зеленый!.. Да у меня девять главных ролей! Я на Гамлета у Табакова пробовался!

– Какие цитаты? Он же память потерял, – меланхолично возразила Света, от нечего делать подстригавшая ногти на ногах конторскими ножницами из реквизита.

– Глупая, Станиславский – это в подкорке откладывается! – воодушевленно пояснил Раскольников, предусмотрительно накручивающий на ноги полиэтиленовые пакеты. А то сейчас воду в таз лить будут, сиди потом с мокрыми ногами, сопли зарабатывай! – Такое не забудешь. Ладно, Гена, не переживай, скоро Никитин вернется, с ним проще…

– А вы что, не в курсе? – Света, согнувшись, разглядывала далекий от идеала большой палец. Выдержала мхатовскую паузу и сообщила новость: – Васнецов с Юрой контракт заключил. Он до конца теперь будет.

– Так он же это… псих! – не поверил Гена. – Я сам к нему в больницу с бананами ходил.

– Это Никитин псих, а у Юры просто амнезия, – внесла ясность Света, методично кромсая очередной ноготь. – И спонсор про это не знает. Так что помалкивайте.

– Бред! Такого в моей богатой актерской карьере еще не было, – Раскольников вытянул вперед ноги, оглядел и, в отличие от Светы, остался доволен результатом. – Ладно, какая разница, кто? Лишь бы заплатили.

Плетнев все слышал, притаившись за колонной, но реагировать был не в силах. Кое-как довел до конца репетицию, оправдывая рассеянность головной болью. Даже не требовал, чтобы все было по правде жизни, разрешил на репетиции воду в таз не лить.

После репетиции, выбравшись из театра, осознал, что идти ему сейчас некуда. Еще утром он был уверен в том, что дома его ждет с ужином любимая жена Лера, но после обеда выяснилось, что не Лера, а Ира, и не с ужином, а, вероятней всего, со сковородкой. Пустой и тяжелой. Да еще и в другом городе.

Он добрел до сквера и рухнул на ближайшую скамейку. Взгляд остановился на тумбе с афишей новой комедии с Дюжевым и Безруковым. В кино, что ли, сходить? Нет, собственная жизнь – круче всякой комедии. У других – ничего, а у него две работы, две жены. Почему-то первой на ум шла именно Лера, а не Ира. Он вспомнил, как она пришла к нему в больницу, представившись женой. Как гладила лоб прохладной ладонью. Как обрадовалась, когда он принес в постель завтрак. Не хотелось думать, что все это ненастоящее, подстроенное. Так не получится играть даже у самого талантливого актера, это он как режиссер мог подтвердить.

Как режиссер! Плетнев грустно усмехнулся. Режиссер погорелого театра! Режиссура – это тоже часть эксперимента. Плохого эксперимента. Не гуманного.

Начался мелкий дождь, но жертва эксперимента с места не двинулся. Дождь усилился, Антон Романович по-прежнему мок на скамейке. Только когда в небе загромыхало и сверху полилось, как из помойного ведра, встал и побрел к станции метро.

Он сел в углу вагона, два раза проехал по всему кольцу. Вода стекала на сиденье, народ недобро косился, и никто не хотел приземляться рядом.

Нужно, по идее, двигать домой, в Калининград. Но ехать не на что – деньги у Леры он брал только на дорогу до театра и на обед. Можно позвонить Ирине, чтобы выслала денег, но это совсем уж печальный вариант. Наверно, стоит взять в долг у Васнецова. Но – вот незадача! – уезжать обратно в старую жизнь совершенно не хотелось. А хотелось в тепло, к обманщице Лерочке, к борщу. Домой хотелось. В конце концов, туда и отправился.

Едва нажал кнопочку звонка, как дверь распахнулась. Лера. Волнение, объятия:

– Юрочка, ну куда же ты пропал?! Ночь на дворе, дождь. Я уже в театр звонила, в полицию собиралась бежать. Весь вечер себя ругаю, что одного тебя отпустила. Господи, да ты весь мокрый! Ты же простудишься! Ну разве так можно?

Плетнев призвал на помощь всю профессиональную следовательскую наблюдательность, все полученные в университете знания по психологии, но уличить Леру в лицедействе и двуличии не смог.