Один шаг - Георгий Васильевич Метельский

как я ни в чем не чувствовал за собой вины, то вообще не отвечал на его выпады.

— Перестань хамить, — сказала Галка. — Этим ты оскорбляешь меня, а не Бориса.

Ром вскочил с ящика и, кривляясь, приложив руку к сердцу, еще попытался шаркнуть ножкой, как в фильмах из красивой жизни, однако никакого шарканья не получилось, ибо под ногами был не паркет, а болото. Все рассмеялись, и я в том числе, а Ром рассердился, швырнул на землю пустую миску и пошел прочь. Я думаю, что он все-таки сильно переживал и злился на меня из-за девчонки.

— Интересно, кто будет мыть за тобой посуду? — вежливо спросила Галка.

— Со вчерашнего дня у нас есть рабочий, — вызывающе крикнул Ром.

Тогда вспылил шеф и начал вдогонку втолковывать Рому, что так поступают только пижоны и миску каждый должен мыть за собой сам, и вообще, если я рабочий, то это совсем не значит, что я лакей и должен услуживать каждому.

Но я все равно перемыл всю посуду, потому что мне совсем не хотелось, чтобы из-за какой-то грязной миски меня прогнали из отряда и отправили на Большую землю.

— Значит, так, Борис. В свой первый маршрут вы отправляетесь с Филиппом Сергеевичем. Старайтесь не отставать и, главное, не уходите никуда один. Тундра не любит одиночек, она жестоко мстит им. — Шеф предостерегающе поднял руку.

…Никогда я не встречал ничего грустнее тундры. До этого я видел ее несколько дней назад, и то в щель неплотно прикрытых дверей теплушки — мокрое болото с аккуратными кочками и приникшими к земле кустиками, розовыми от ягод. Теперь я мял все это собственными ногами. Я вытаскивал ногу из торфяного месива, которое упорно не прилипало к резиновым сапогам, к их черному, сияющему глянцу, непривычно расходуя силы, поднимал ее высоко и погружал в такую же густую, хлюпающую гущу, пока нога не упиралась в холодную и скользкую твердь.

Сначала мы шли рядом с бородачом, но скоро я отстал. Бородач оглядывался и, убедившись, что я еще топаю, продолжал свой путь дальше. Высокий рюкзак за спиной мешал видеть меня, и ему приходилось поворачиваться всем корпусом, показывая загорелое, бородатое лицо, темные очки и белое лебединое перо, кокетливо засунутое за ленту шляпы.

Время от времени он останавливался, терпеливо поджидая меня, и брал в руки компас, перекинутый через шею, как медальон.

Меня совершенно не интересовало, куда мы направляемся, а интересовало только одно — сколько километров нам придется прошагать по этой зеленой пустыне, которая чем дальше, тем сильнее вызывала во мне тупую злость. Через час я уже черной ненавистью ненавидел полярную березку, хватавшую за ноги похожими на щупальцы ветками, пахнущий клопами багульник, залитые водой низины, густой воздух, насыщенный запахом гниения, и дурацкое раскаленное солнце, способное жечь даже на шестьдесят восьмом градусе северной широты.

Больше всего не понравилась тундра моему сердцу. Даже на слух, как бы со стороны, я слышал, как оно глухо и неровно билось под стеганой телогрейкой, то замирая в нелепом и страшном ожидании чего-то, то начиная суматошно колотиться, властно и безрассудно требуя немедленной передышки.

Наконец бородач скомандовал:

— Перекур!

Я сбросил с плеч осточертевший рюкзак и плюхнулся на первую попавшуюся кочку.

— К тундре, милостивый государь, надо привыкнуть, — сказал бородач. — Это трудно, но можно.

— Ничего, — ответил я с напускной бодростью. — Не к такому привыкали.

Бородач достал из висевшей через плечо полевой сумки карту, развернул, поднес к близоруким глазам и ткнул в какую-то точку перламутровым прокуренным ногтем:

— Мы находимся тут, у отметки десять и две десятых.

Он, не торопясь, скрутил из мохнатого самосада цигарку, затянувшись, уселся на соседнюю кочку и стал смотреть на высокий бугор, маячивший на горизонте. В мареве знойного дня бугор дрожал и его очертания менялись.

— Хорошо! — сказал бородач, выпуская в небо кольца дыма.

— А что хорошего? — спросил я, ожесточась против этого «хорошо». — Что вообще хорошего в жизни?

— Ну, милостивый государь, это вы уж в философию ударились. Ни к чему… Жизнь прекрасна. Запомните это.

По дороге нам попалась заброшенная могила. Сказать по правде, никакой могилы не было, был сколоченный из досок, полусгнивший ящик с костями, а над ним на длинной, тонкой палке висел колокольчик. Бородач дотронулся до палки, и колокольчик зазвенел грустно и звонко. Рядом валялись оленьи черепа с кудрявыми рогами, лежал приплюснутый, позеленевший медный котел, истлевшие шкуры, нож с костяной ручкой. Я хотел было взять нож, но бородач сказал, что так в тундре не поступают. Я промолчал, но про себя решил, что довольно глупо бросать добро и при удобном случае надо будет прикарманить находку.

— Вот вам единственное напоминание о человеке, которое мы встретили за день, — сказал он с грустной усмешкой. — Тундра пока очень пустынна, милостивый государь. Подчеркиваю — пока…

Перед тем, как двинуться дальше, Филипп Сергеевич снял шляпу, но сразу же надел, потому что на его лысину набросились комары.

Солнце уже висело над горизонтом, когда мы наконец дошли до цели — того самого бугра, который так долго маячил перед глазами. Собственно, дошел только бородач, я — доплелся. Бородач разжег костер и приготовил ужин, а я все сидел с раскрытым от изнеможения ртом и выплевывал комаров, залетавших в глотку.

— К тундре, милостивый государь, надо привыкнуть, — повторил свою присказку бородач. — Давайте питаться…

Мы сидели на вершине крутого, с круглым озерцом в середине, холма, похожего на цветную, картинку из учебника географии. Озерцо блестело внизу, в глубине, и напоминало кратер потухшего вулкана. Берега его поросли высокими стеблями иван-чая и пушицей, растрепавшей на ветру свои белые косынки.

Бородач с видимым удовольствием уплетал кашу и поглядывал то на меня, то на открывавшуюся сверху картину. Свежо и пряно пахла тундра, с далеким горизонтом и влажной, душной тишиной вокруг.

— Вам интересно, Борис, какая мечта привела геологов в сии благословенные места? — неожиданно спросил Филипп Сергеевич.

Меня это совсем не интересовало, но я промолчал, и бородач принял молчание за согласие выслушать все, что он скажет.

— Каждый человек должен обязательно поставить перед собой большую цель в жизни. Иначе не стоит жить.

Он, на мой взгляд, вообще был не от мира сего. И шляпа с лебединым пером, и борода, и губная гармошка, и это старомодное «милостивый государь», и вот теперь обязательная цель в жизни, без которой не стоит жить. Чудак, разве можно так надолго загадывать вперед, когда совсем не знаешь, что тебя ждет завтра!

— Не знаю, как вам, а мне хочется дождаться того дня, когда здесь построют город. Настоящие,