Юджин - повелитель времени. Книга 5. Любовные чары - Гай Юлий Орловский

Он бросил беглый взгляд на мой мешок.

—Кажется, догадываюсь, какой из тебя ветеринар. И как поможешь им расцепиться.

—Гениальность в простоте, — возразил я с достоин­ством. — И хотя я сторонник более запутанных реше­ний, но пока еще не настолько старый, чтобы самому не запутаться.

—И как?

—Будем упрощать, — пояснил я. — И решать по-простому, по-народному. Чтобы общественность в на­шем лице поняла. Остальным не скажем.

—То есть, — уточнил он, — пока не умеешь? Это и хорошо.

Деревья расступились, убежали за спину, впереди появилась и понеслась к нам широкая поляна совсем без травы. Мягкий шорох под копытами сменился су­хим стуком по твердой земле, я покосился на тень, уже почти привык, что у меня их две, одна темная, другая слегка красноватая, но обе с разной скоростью растут, а когда пересекаются, то на стыке тень становится ярко-зеленой или ядовито-оранжевой.

Фицрой, что все замечает, поинтересовался невин­но:

—Что-то колдовское?

—Да, — пробормотал я. — Тени... Кто-то из колду­нов как-то использовал их силу?

Он пожал плечами.

—Не слыхал. А можно?

—А как же, — откликнулся я. — Темная материя — это наше все. На сегодня. А также темная энергия.

Но если не обращать внимания на две тени от меня и моего коня, то я здесь как бы уже прижился. А что цветные тени... так они вообще-то весь мир делают цветным. Здесь воздух прозрачнее, вижу дальше, слышу лучше, а возможность хотя бы минимального уровня колдовства вообще делает жизнь почти прекрасной.

— Не сюда, — сказал Фицрой. — Охотники соберут­ся вон там между холмами. Загонщики пойдут широки­ми полосами справа и слева, сойдутся...

— А потом погонят бедных зверей на короля?

— И его гостей, — подтвердил он.

— Совсем озверели, — сказал я с неудовольствием. — С доставкой им, видите ли... Нет чтобы погоняться.

— Тебе что, — спросил он, — хуже?

— Я за справедливость, — возразил я. — Великий глерд Чехов сказал, что благородному человеку бывает стыдно даже перед собакой! А уж перед благородным оленем так и вовсе.

— Держись за мной, — посоветовал он, — тут завалы.

Падающие от старости и ветра деревья кое-где обра­зовали такие буреломы, что проще было слезть и тащить коня за узду, помогая перебраться, чем возвращаться и искать обход.

Но человек произошел от обезьяны, как говорят кре­ационисты, или это не они говорят, в общем, мы шли и тащили за собой испуганных и фыркающих коней.

Уламрия, в отличие от королевства Нижних Долин, похожа на застывший океан с исполинскими волнами, что за века превратился в землю, где волны стали зеле­ными холмами, а промежутки между ними теперь на­зываются долинами.

Некоторые холмы стараниями ливней и ветров опу­стились настолько, что об их прошлом напоминают только небольшие возвышения, другие же уцелели, раз­ве что потеряли острые гребешки.

Фицрой указал на достаточно высокий холм.

—Оттуда будет видно все, — сказал он гордо, по­думал и уточнил: — Как мне вроде бы почему-то кажет­ся. Такое у меня чутье. Охотник я или как бы нет?

—Скоро узнаем, — буркнул я.

Он первым покинул седло, а пока я бережно снимал мешок со снаряжением, стреножил коней и, шлепнув каждого до толстому крупу, велел пастись и нагуливать жир, нанося экономический ущерб улармийским зем­лякам.

Я с мешком на плечах покарабкался на самую вер­шину. Голые камни, все еще с острыми гранями, пти­чий помет и перья, зато прекрасный вид на заповедный королевский лес, где водится, как заверил Фицрой, самая разная живность. И не просто водится, а ее там полным-полно, раз уж охотиться нельзя никому, кроме короля.

С вершины холма местность внизу напоминает скомканную зеленую шерсть на исполинской шкуре. Лиственные деревья стоят так плотно, что я начал бес­покоиться, открытые места только у ручья да еще на двух-трех редких полянах.

Конечно, если добудут хорошую добычу, то навер­няка не станут сразу возвращаться, а устроят пикник с вином и обильной едой, где будут хвастаться удачным выстрелом из лука или молодецким ударом ножа...

Хорошо бы им наткнуться на медведя. Я бы помог медведю, а то у человека слишком явное преимущество, а надо быть честными даже со зверьем, если зверь, ко­нечно, зверь, а не человек.

Фицрой разложил на чистой скатерке мясо, сыр и хлеб, вытащил две чаши и бурдюк с вином. Я покосил­ся с неодобрением.

— Думал, это я неженка...

Он ответил обидчиво:

— При чем тут? Я люблю уют и красивую жизнь. Чаши не нравятся?.. Так из бурдюка и свинья пить умеет!

Он сказал обидчиво:

— Я знаю свинью, что умеет пить из чаши!.. Еще как знаю. Но я добрый, даже не скажу свинье, что она сви­нья. Хотя она и сама знает...

Я смотрел, как он наливает вино, темно-красное, душистое, а когда я сделал глоток, охнул.

— Это то же самое, что наливали в королевском зале?

Он ухмыльнулся.

—А ты как думал? Я Фицрой, а не какой-то зачуханный Юджин.

—Согласен-согласен, — пробормотал я и сделал гло­ток побольше. — Просто бесподобное... Беру свои сло­ва взад. Такое, ты прав, можно только из чаш! Из бур­дюка — оскорбление и даже унизительно для такого вина. Недопустимо. У вина тоже есть достоинство, если оно благородное вино, а не всякое там.

Он блаженно улыбался, мы пили и неспешно ели, все это в самом деле напоминает пикник на свежем воз­духе, даже подготовленная для стрельбы снайперская винтовка выглядит несерьезно, будто я пришел просто пострелять в белый свет.

Далеко-далеко вроде бы гавкнула собака, я человек городской и дитя асфальта, не среагировал, но Фицрой сразу допил вино и поставил на скатерть пустую чашу.

— Началось, — сказал он бодро и уточнил: — Начи­нается.

— Загонщики? — спросил я мудро.

— Нет, — ответил он, — их собаки. Но еще, судя по лаю, зверя не видят. Так, воздух нюхают, землю, там следы хоть и старые, но запах держится долго...

Я допивать не стал, снайперам вообще лучше не пить и даже не есть досыта, вообще жить медитиру­ющим йогом.

Он проследил, как я отставил чашу и поднялся.

— Слишком не высовывайся!

— А что, — спросил я, — подойдут близко?

— Вряд ли. Но так... на всякий случай.

— Ты мудер, — сказал я. — Быстро схватываешь. Пора тебя придушить.

Он ухмыльнулся, а я лег между валунов на вершине и начал рассматривать местность внизу пока что поверх телескопического прицела.