Десятая невеста - Анна Корвин

о том, каково бы, чтобы эти ручки меня-то потрогали. А волосы у него! Жидкое золото, чистый мед. Усрамись, Ферфетка. Куда тебе.

   - Краше цветов, – пробормотала я вслух, утыкаясь подбородком в колени. Как выразился один из умников, Щепа, начав получать золото за приблуды: «Что делать такому вахлаку, как я, со всем этим добром?».

   - Ты заняла мое место, – раздалось позади, и я подпрыгнула от неожиданности.

   Поднимаю глаза – Ворон.

   Ну, здравствуйте.

   - Ничего я не занимала, – как можно любезнее ответила я. – Пожалуйста, располагайтесь, ваше величество.

   И подвинулась – чисто для виду, так как места было сколько угодно. Сиди не хочу. Он – нет: стоит, в белом шелке, руки скрестил на груди и смотрит на меня как на таракана.

   - Я сюда прихожу, чтобы побыть в одиночестве. Один, – повторил с нажимом, будто я глупая. – Уходи.

   Я подумала о том, как, поднимаясь сюда, едва не задохнулась из-за слишком туго затянутого корсета. О том, что мало того что у меня голова раскалывается после бессонной ночи, я и не ела толком – сил никаких. Хочет прогнать меня – пусть выкидывает, а я с места не сдвинусь. Так бы я ему и сказала, будь я самой собой, но Барбара накрепко в меня вдолбила: мужикам не перечь, будь смиренницей. И дамозелька в моем лице пролепетала:

   - До чего счастливый случай выпал мне остаться с вами наедине, ваше величество, - и очи долу, будто смутилась от собственной смелости.

   Он сел рядом и смотрит на меня. Вчера меня что удивило-то, когда вечером стали расходиться. Похоже, за нашим столом лишь я одна не воспылала к Текки восхищением. «Ах, он такой властный, - щебетали девки между собой, - такой загадочный! Настоящий император!». Ну не дуры? Теперь, поглядывая на него украдкой, я все гадала, чего они в нем нашли, и нехотя пришла к выводу, что есть чего, а я не разглядела. Кожа гладкая, как шелк. Волосы прямые, черные, как смоль, падают на плечи и пол-лица закрывают. Брови – как углем нарисованные. В одном ухе серебряная серьга чуть не до плеча, покрасивей моих (я невольно потрогала собственные), во втором – сверкающий камушек. Ресницы длинные, прямые как стрелы, и тоже чернющие. Я засмотрелась, пытаясь понять: крашеные или нет?

   - Чего уставилась?

   Я вздрогнула и отвела глаза.

   - Простите, ваше величество.

   Посидели плечом к плечу, глядя на сады.

   - Почему вы любите бывать один, ваше величество? – спросила я.

   Ворон повел плечом.

   - Пустой болтовни не люблю.

   - Вот как? И что же вы любите?

   Покосился на меня.

   - Красотой любоваться.

   От его взгляда меня бросило в краску.

   - На тебя, например, приятно смотреть, – продолжал Ворон. – И любопытно.

   - Это почему?

   Он потрогал мою кудряшку, бросил. Ухватил за подбородок, повернул к себе и давай разглядывать мое лицо, будто это какая-то вещь. Ночная ваза, например. Эпохи династии Кинь. Покрутил мне голову туда-сюда, окинул взглядом платье.

   – Интересно, что там, под всей этой краской и одежками?

   Улыбнулся, а я осторожненько, будто невзначай, высвободилась и прочирикала:

   - Женщине полагается услаждать взор мужчины, разве не так? Я прилагаю к этому все усилия, ваше величество.

   - И тебе это прекрасно удается, – в тон мне отвечал он. – Однако что же ты сама здесь делаешь в одиночестве?

   Трудно все время врать, и у меня само вырвалось:

   - Плохо спала.

   - И почему же?

   - О вас думала, ваше величество, - брякнула я. – Всю ночь глаз не сомкнула.

   Он обнял руками колени, голову на них положил и давай на меня смотреть.

   - Правда?

   Я чувствовала, что он играет со мной, как кошка с мышью, но как выпутаться, не знала.

   - Ну разумеется.

   - Разве тебе не полагается очаровывать всех императоров? Так, на всякий случай. Как делают другие девушки, – и Текки кивнул в сторону садов.

   - Так я и очаровываю… императора… прямо сейчас, – обливаясь холодным потом, пробормотала я.

   - То есть ты думаешь, я император, – уточнил он.

   Я кивнула. А что ещё делать-то?

   - И ты думала обо мне всю ночь, так?

   Я опять кивнула. Увязла по самое не могу. И как выбираться – вообще без понятия.

   Он выпрямился, положил мне руку на плечо и говорит вкрадчиво:

   - Значит, я тебе понравился.

   Ох… Сказать «нет»? После того, что я тут наплела? После того, как вчера ему в глаза заглядывала и, простите, грудью полуголой перед ним крутила? Я опять кивнула. А сама озираюсь вокруг – и бежать ведь некуда.

    Текки тем временем ближе пододвигается. Я – от него. Бормочу:

   - Вы что это, ваше величество?

   Он – ко мне. Взял за талию, другой рукой ухватил за подбородок и повернул к себе. Смотрит в лицо:

   - Ты же не собиралась просто подразнить меня, правда?

   Так сказал, что у меня сердце в пятки ушло. Все его добродушие вмиг пропало. Не улыбается, ласковым не прикидывается. И до того мне отчего-то вдруг стало страшно. Я поняла: он не из тех, с кем можно шутки шутить. Леший его возьми, а вдруг он и впрямь император? А Замочек кто же тогда? Я сглотнула.

   - И не думала, ваше величество.

   - То есть, – говорит, – если я тебя сейчас поцелую, ты не станешь возражать?

   А ведь он взаправду, подумала я, таращась на него как зачарованный кролик. Он покрепче меня ухватил, прижал поплотнее, но не спешил: оглядел сверху донизу, в вырез беззастенчиво потаращился (я прямо краснеть начала), еще раз с ног до головы взглядом окинул, по лицу пальцами провел, прядку за ухо закинул, наклонился… И впрямь поцелует же сейчас, гад.

   - Нет! – воскликнула я, вскакивая на ноги.

   Крыша-то покатая! Зашатавшись, я не удержалась и поехала вниз. Он только и успел меня за юбку ухватить. Та затрещала, он гогочет, зараза, и орет кому-то:

   - Держи ее!

   Я с воплем полетела вниз и спелой грушей упала прямо в руки Замочку.