Ритуальные услуги - Василий Казаринов

— Что-то тут не так, Майк.

В самом деле немыслимо: менты не озаботились тем, чтобы обыскать карманы, в такое верилось с трудом, и вдвойне странно, что деньги они не тронули. Права тоже были на месте. Ребята, оглушившие меня в «обезьяннике», свое дело знали: место тут темное, и первый же вылетевший из-за поворота автомобиль в самом деле приготовил бы из меня то блюдо, о котором говорил Майк. Хотя я и не убежден, что после такого наезда во мне осталось бы хоть одно целое ребрышко.

— Как зовут мою добрую фею? — спросил я.

— Тэ-Жэ.

— Что?

— Сокращенно от «тормозной жидкости», — пояснил Майк в ответ на мое искреннее недоумение. — Она немного тормознутая, но, в общем, хорошая баба. Своя.

Тэ-Жэ соскользнула или, точнее сказать, медленно стекла с сиденья «ямахи» — в пластике ее заторможенных движений в самом деле было что-то от ленивого струения вязкой, тягучей жидкости, — прошаркала, почти не отрывая от пола тяжелые подошвы башмаков, к стене, молча протянула руку, у нее была маленькая жесткая ладошка, хиромантические рисунки которой я ощутил столь отчетливо, словно они были рельефно проточены в прочном куске дерева, особенно же — тугое вздутие венериного бугорка, ну совершенно такое же, как у Голубки! — одна из смутных ипостасей которой тут же дала о себе знать.

Совместными с Майком усилиями они поставили меня на ноги. Я оперся на ее плечо и на деревянных негнущихся ногах пошаркал к выходу из гаражного ангара, он, как оказалось, примыкал стеной к обшарпанному срубу, одно из окон которого было освещено тускло-желтым, очень уютным домашним светом. Дотащившись до крыльца, мы остановились перевести ДУХ.

Посвистывать с разбитыми губами трудно, звук вышел шершавый и невнятный, но Тэ-Жэ отозвалась на него тихим смехом:

— Тебе надо поспать.

Поразила звонкая чистота ее голоса, очень детская, звучащая разве что в прозрачных, не успевших переспеть от возраста, мальчишеских дискантах, а потом мы лежали на продавленном диване под грубым солдатским одеялом, и она, уютно устроившись под моей рукой, прижималась ко мне своим маленьким, но поразительно уютным тельцем, ровное тепло ее дыхания мягко стелилось по моей груди. Погруженная в глубокий сон, она вряд ли догадывалась о том, как у меня ноет сердце, потому что именно так всегда засыпала на моем плече Голубка.

4

Очнувшись от тяжелого сна, я пошевелил левым плечом, отчего в нем вспухла тупая боль — ее тихо тлеющие очаги тускло замерцали и в других частях моего приглушенно ноющего тела, словно расставляя сигнальные вешки у синяков, гематом и ссадин, а впрочем, голова была чиста, пуста и невесома, и первая мысль, с тихим шелестом легких крыльев прошуршавшая сквозь этот блаженный вакуум, была о лежавшей рядом со мной маленькой уютной девочке.

Выходит, еще не все потеряно.

Я пошарил рукой по бугристому ложу дивана, но Тэ-Жэ на месте не обнаружил, сел, испытав приступ головокружения, собрался с силами, встал и добрел до окна, выходящего в старый, изношенный фруктовый сад. Меж давно переживших свой плодоносный век яблонь, плутая в мучительных изломах заскорузлых древесных тел, тек рыжеватый свет и мягко ложился на поросшие густой травой покатые могильные холмики, в которых с трудом можно было опознать четкие контуры некогда ухоженных огородных грядок. Сад спокойно дышал чуть сладковатыми запахами утомленной полуденным зноем травы, но в это его пасторальное дыхание упорно вторгались едкие ароматы гаражного ангара.

Окончательно придя в себя, я осмотрелся. Одежда валялась на полу у кровати и находилась в настолько плачевном состоянии, что годилась разве что на половые тряпки, я был девственно гол, зато жив и располагал капиталом в размере ста долларов.

— Ничего, будем жить, — улыбнулся я пенсионному саду, выбрел из комнаты, спустился по шаткому, ревматически постанывающему крылечку во двор.

Ворота ангара распахнуты, бригада байкеров предавалась тем же занятиям, в которых коротала прошлую ночь, то есть лениво лакала пиво, покуривала, вяло перебрасывалась сонными репликами, а единственным деятельным персонажем в этой живописной компании выглядел Майк, сидевший на корточках перед мощным «Уралом» и ковырявшийся в его двигателе. Он покосился, удовлетворенно хмыкнул:

— Все путем.

Явление абсолютно голого человека не произвело на публику абсолютно никакого впечатления, разве что в тусклых глазах Тэ-Жэ, опустившихся к низу моего живота, метнулся промельк какого-то внятного чувства, вытолкнувшего из бледного, чуть распахнувшегося рта острый язычок, — изогнувшись, он медленно облизал верхнюю губу. Одета она была в знакомые мне уже черные кожаные штаны и безразмерную майку явно с чужого плеча, смотревшуюся на ней чем-то вроде ночной рубахи. Приглядевшись к компании, я столкнулся с еще парочкой такого рода характерных взглядов, пытливо осваивавших формы и объемы моего мужского достоинства, — выходит, Тэ-Жэ была не единственной тут представительницей прекрасного пола, чего ночью я как-то не заметил, ибо все обитатели ангара были одинаково косматы, одинаково закованы в черные кожаные доспехи, а запястья большинства из них украшали широкие напульсники.

Я прошел к пивному штабелю, выдернул из ящика бутылку «Невского», сковырнул пробку, сделал хороший глоток и уселся на пол рядом с Майком.

— У меня есть пара проблем.

Он отер руки ветошью, бросил ее на пол, и в его дремучей бороде возникло движение, напоминавшее ласковую ухмылку.

— Всего-то пара?

— Во-первых, неплохо бы немного приодеться… Я еще не вполне созрел для подлинного нудизма.

— Это как раз не проблема.

Майк с поразительным для его портосовской комплекции проворством поднялся, распахнул дверку обшарпанного платяного шкафа, стоявшего в дальнем углу ангара рядом с верстаком, покопался в его темных глубинах и вернулся с грудой каких-то темных одеяний, из которой я извлек вполне сносные джинсы и короткую Джинсовую куртку, в широкой спине которой расправлял могучие крыла с филигранной тщательностью вытканный золотистыми нитями орел, хищно косящийся на меня налитым кровью глазом, в зеницу его был впаян напоминающий рубин камешек. Последними из груды я извлек высокие черные ботинки из грубой кожи сорок пятого размера — они оказались впору.

Джинсы уселись на бедрах плотно, как вторая кожа. Куртка тоже сидела прилично.

Экипировавшись, я повертелся перед Майком и поймал на себе взгляд Тэ-Жэ. Она слабо улыбнулась, соскользнула с тарного ящика, на котором сидела, подошла и, сложив крестом тонкие руки, ухватила подол своего бесформенного шлафрока, потянула его наверх, медленно открывая моему взгляду плоский живот, тугие изгибы реберных дуг, маленькие, остро торчащие груди и уютные лунки подмышек. Ее клоунская шевелюра хлынула наверх, увлекаемая вырезом майки, а потом мягко осыпалась, приняв первозданную форму косматого шара.

— Как тебя зовут? — спросил я, принимая от нее майку.

— Ты же знаешь.