Фьорды. Ледяное сердце - Ингрид Юхансен

Андрес рассказывал мне, как мальчишкой порезал руку каким-то адским старинным механизмом для кровопускания. Возможно, тогда он пережил настолько глубокое потрясение, что теперь получает удовольствие от боли и вида собственной крови? Возможно, по другим, неизвестным мне, причинам ему настолько нравится смотреть, как девушка тонет или задыхается и корчится в конвульсиях, что это темное чувство перевешивает здравый смысл?

Поеживаюсь под пальто от таких мыслей – получается, он просто маньяк! Запросто. Никакой гарантии, что он не врал мне про свои шрамы, тоже нет.

Очень сложно выйти победителем из игры, где действует только одно правило:

Никому нельзя верить!

Я отложила ручку и обнаружила, что основательно изгрызла ее кончик. Печенье давно закончилось, а паром успел пришвартоваться и начал принимать пассажиров.

– Ма?

Малыш полминуты разглядывал меня, пока узнал. Но кроха двух с половиной лет сообразил, кто я, быстрее, чем тетушка Фрита. Она отдала мне замурзанное дитя, поджала губы и скрылась в амбаре. Ветряной электрический генератор, который выстроили лет десять назад, из теткиного двора не виден, и кажется, что время здесь исчезло.

Ничего не меняется. Никогда…

Игла маяка белеет на мысе, точно как в день моего отъезда в школу. Овечки щиплют первую, нежную травку, точно как тысячу лет назад, когда на берегу бухты поставили хижины первые поселенцы, и деревянные драги викингов уходили отсюда в море охотиться на богатые купеческие суда.

Все равно я счастлива, что вернулась домой. Впервые за последние недели по-настоящему выспалась на льняных простынях с плетеными кружевами, происходящих из приданого моих прародительниц.

Никто не найдет меня здесь – кому придет в голову, что я отправила ребенка к сестре покойной тетушки Хильды? С самого детства я называла Хильду «тетушкой», она была нестарой женщиной, когда сошлась с моим овдовевшим дедом, странно было звать ее «бабушкой». Мы с тетушкой Хильдой никогда не были родней по крови, но остались близкими людьми даже после бесконечно тяжелой зимы, когда дедуля отошел в миры воинственных предков и древних духов. Дед никогда не был образцовым христианином.

Здесь, на северных архипелагах, все приходятся родней друг другу в третьем или четвертом поколениях, и это главная причина, по которой тетка Фрита позволяет нам с Малышом вторгаться в идеальную чистоту и тишину ее жилища.

День выдался солнечный, под ярким солнцем всегда хочется верить исключительно в лучшее. Итак, не важно, что пишут в газетах! Никто вообще искать меня не будет, ни здесь, ни в другом месте, пока нет ордера на мой арест. А если в ордере отказывают, на это должны быть юридические основания, к которым не относятся выходные дни. Значит, моим обвинителям чего-то не хватает. Что-то у них пошло не так…

Причем уже давно. Вот о чем я должна была подумать сразу!

Если компания-судовладелец отправляет на борт своего представителя и пытается сохранить этот факт в секрете от основного персонала, у нее имеются веские причины. Куда более веские, чем пара ящиков неучтенного виски в гостевом баре.

Если бы у меня был под рукой Интернет, я покопалась бы в информации о судовладельце или попробовала отправить Андресу письмо. «Держаться от него подальше» – хороший совет, но убедиться, что он жив, я просто обязана.

Проблема в том, что под кровом тетки Фриты компьютера нет и никогда не будет, с некоторых пор она считает, что именно этот богопротивный предмет лишил ее сына. То есть ее великовозрастный отпрыск жив-здоров и уже давно расстался со своею русской «невестой», которую выписал через сайт знакомств, но тетка Фрита успела вычеркнуть парня из своей жизни и не спешит впустить обратно. Жалко, что сейчас он в рейсе – сезон лова трески еще не закончился, у него-то доступ в сеть точно имеется.

Я вытащила заигравшегося Малыша из лужи, оттерла от грязи, мы помахали рукой овечкам в загоне и пошли разыскивать тетку Фриту. Попробую одолжить ее авто и съездить в ближайшее поселение, достаточно крупное для магазина, торгующего цифровой техникой.

Тетушка стояла на причале и, прикрыв глаза от солнца ладонью, смотрела вдаль. Настроение у нее было скверное:

– Ну-ка глянь, Лени, у тебя глаза получше, или там яхта?

Свет такой яркий, что мне тоже приходится прищуриться. День сегодня удивительный: ветер стих, мелкие рыбешки поблескивают в прозрачной воде, как серебряные монетки, а компактная яхта, уверенно заходившая в бухту, сразу пленила меня своими соразмерными линиями.

Наверняка дает хорошую скорость для своего класса.

– Не сидится людям на месте, крутят их морские черти, толкают в дорогу, – проворчала тетушка. – Сезон еще толком не начался, того гляди снег заметет. Рыбы нет! Практически нет! Людей тоже, считай, не осталось. Так нет – едут и едут. Вроде других мест мало. Сейчас начнется – бегай, открывай им отель, когда других хлопот полно.

Покойная тетушка Хильда была человеком общительным: любила поболтать с приезжими насчет заморских порядков и диковинок. Фрита совсем другая: гости ей в тягость, она лучше будет возиться со своими овцами и проверять, как зреет сыр.

– Или того хуже, пропорют сейчас обшивку о скалы, и пожалуйста! – не унималась тетушка Фрита. – Застрянут в эллинге на неделю – потом бегай, прибирайся за ними…

– Нет, с такой осадкой вряд ли, – заметила я. Тетке действительно тяжело приходится одной, придется отложить поездку в соседний городок. – Я вам помогу, тетя Фрита, – в тайне надеюсь, что гости позволят мне воспользоваться яхтенными средствами коммуникации.

Яхта начала маневр, чтобы пришвартоваться к пирсу, и оказалась достаточно близко, чтобы я смогла прочитать название: «Владычица морей». Сердце у меня бешено заколотилось – не может быть! Мне просто привиделось из-за яркого солнца. Я несколько раз моргнула, зажмурилась и снова посмотрела на борт.

Надпись осталась на месте.

Такого просто не может быть!

Я никогда не верила в совпадения, тем более сейчас. Быстренько вручила хныкающего Малыша тетушке Фрите и уверила, что сама справлюсь с гостями – незачем ей беспокоиться. Она насупилась, но больше для порядка, отдала мне связку разномастных ключей от свежеотремонтированного двухэтажного коттеджа, который здесь считается «отелем». Я осталась на пирсе одна, стояла, прикрывая лицо от солнца, и знала наперед, что произойдет дальше.

Точнее, мне казалось, что знаю.

Когда матрос бросил мне швартовый канат, сердце уже колотилось, как бабочка, запертая в стеклянной банке. Я увидела его золотые волосы, черный до синевы бушлат с поднятым воротником и сверкающими пуговицами с эмблемой яхт-клуба на хлястике. Да, я понимала, что надо развернуться и сбежать с пирса раньше, чем он обернется и увидит меня. Но не смогла…

Стояла, как будто в подошвы залили многие килограммы свинца. Внезапный порыв ветра стряхнул с меня капюшон старой штормовки, подхватил мои волосы именно в ту минуту, когда он повернулся к пирсу. Некоторое время мы просто смотрели друг на друга. Он сильно изменился: похудел, скулы казались выше, а подбородок острее и решительней. Между бровей наметилась жесткая морщинка, которая сделала его старше и стерла из взгляда щенячью наивность, которая меня так раздражала. Какой он красивый!