Во власти обольстителя - Анна Бартон

— Кто там? — спросила она.

Дверь распахнулась, и ей пришлось отступить назад, чтобы не получить по лбу. В комнату шагнул Оуэн, вид у него был такой же удивленный, как и у нее.

— Я не разрешала вам войти, — возмутилась Аннабелл.

— Мне надоело ждать. И это не спальня. — Он оглядел ее с головы до ног. — Боже правый, почему вы так одеты?

Аннабелл разозлилась. Герцог почему-то всегда недоволен тем, как она одета! Но оглядев себя, поняла, что в данном случае он, возможно, прав.

— Ладно, не важно, — буркнул Оуэн, подошел к сундуку, который стоял в углу вместе с мебелью, оставшейся от детской, вынул из него плед и накинул ей на плечи.

Аннабелл оценила этот жест как проявление нежности, тем более что его глаза горели желанием.

— Как ваша рука? — поинтересовалась она.

— Прекрасно. — Странно. Аннабелл ожидала более остроумного ответа. Чего-то вроде — «все еще держится на плече».

— Вы уверены? А то у меня есть и нитки, и иголки, — поддразнила она его.

— Нам надо поговорить. — Оуэн махнул в сторону кушетки у окна. — Пожалуйста, присядьте.

Его обходительность вызывала тревогу, а когда Аннабелл заметила, какое у него напряженное лицо, ей стало совсем не по себе. Это как-то было связано с мамочкой, и новости будут дурными.

— Что случилось? — Она твердо посмотрела на него. — Вы хотите говорить о моей матери, так ведь?

— С ней все в порядке. По крайней мере доктор Локстон считает, что так будет. — Взяв Аннабелл за локоть, Оуэн подвел ее к кушетке, усадил и сел рядом сам. — Он осмотрел ее вчера и поговорил с вашей сестрой о том, как ее лечил доктор Конвел. Ваша матушка очень больна.

— Я знаю. — Аннабелл смахнула невольно выступившие слезы. — Доктор Локстон сможет ей помочь?

— Вполне вероятно. Он приказал отменить назначенные ей лекарства.

— Как? Но это же нелепость! — Аннабелл вскочила и направилась к себе в комнату, чтобы одеться. Все ясно, ей нужно вернуться домой и своими глазами увидеть, что там происходит. Она не собирается сидеть и спокойно наблюдать, как новый доктор лишает мать лекарств, которые поддерживали ее. И помогли выжить!

— Аннабелл! — Оуэн шел за ней по пятам. — Позвольте мне объяснить.

Она обернулась, руки, зажатые в кулаки, повисли вдоль тела.

— Мать должна принимать лекарства! Вы не видели, в каком состоянии она была раньше. У нее был очень сильный кашель. Я даже боялась, что у нее лопнет грудная клетка! Каждый вдох сопровождался мучением, и постоянная лихорадка. Я не позволю, чтобы это началось снова. Не позволю! — Голос Аннабелл поднялся до крика, она сама отметила это. Почему он не может ее понять?

Надо было захлопнуть дверь спальни у него перед носом и оставить за порогом, подумала Аннабелл, но Хантфорд схватил ее за плечи.

— Лекарства, которые прописал ей доктор Конвел, вначале могли помочь вашей матери. Сейчас они угнетающе действуют на нее. Доза слишком велика. У нее не только пропал аппетит, она начинает зависеть от них!

Аннабелл охватила паника. Она прижала руку к губам, чтобы остановить рвущийся наружу крик. Ей хотелось поверить Оуэну, ведь ему не было никакой выгоды обманывать ее. Если только, чтобы отомстить за попытку шантажа, но Аннабелл сомневалась, что он способен на такое. Сквозь тонкую материю ночной рубашки она почувствовала тепло его крепких рук. Исходившее от него ощущение уверенности и физической силы подействовало на Аннабелл успокаивающе.

— Вы говорите, — тихо произнесла она, — что лекарства, которые матушка последнее время принимала, пошли ей во вред? Вместо пользы?

Оуэн колебался долю секунды.

— Да.

— Тогда… Тогда почему доктор Конвел все время назначал их?

— Я подозреваю, что он рассчитывал на деньги. Чем дольше миссис Ханикоут будет болеть, тем дольше вы будете ему платить.

Голова Аннабелл закружилась.

— Нет, это невозможно! Его с самой лучшей стороны рекомендовал наш аптекарь мистер Уондерс!

— Значит, они вдвоем обманывали вас. Я знаю, что у Конвела нет докторской лицензии. Мне, кстати, не удалось найти его по указанному им адресу. Вероятно, он узнал, что его разыскивают, и уже сбежал из города.

Аннабелл стояла не шевелясь. В ушах ее стучала кровь.

Она верила, что Конвелу удавалось удерживать жизнь матери на волоске. Она полностью полагалась на его опыт, надеялась только на него и рискнула всем, что у нее имелось — жизнью, в общем-то! — только чтобы иметь возможность платить за лечение. Если мать больше не поднимется, она найдет и удавит мерзавца его собственным стетоскопом.

Но виноват не он один. Какой же дурой она была, когда так слепо поверила в обман!

— Вам нехорошо? Тогда лучше присесть. — Оуэн подвел ее к кушетке у окна. — Вы же не могли знать, что он мошенник. Это не ваша вина.

Поморгав, Аннабелл поправила очки.

— Как вы догадались, что я как раз думала об этом?

Оуэн застенчиво улыбнулся.

— Если бы мне пришлось оказаться в вашем положении, я точно так же чувствовал бы себя виноватым.

Аннабелл отвела глаза, чтобы не смотреть на это красивое лицо, и принялась изучать, как солнечные зайчики танцуют на шторах.

— Все-таки самый важный вопрос — что нужно сделать, чтобы матери стало лучше?

— Вот именно. Я попросил доктора Локстона навещать миссис Ханикоут каждый день и отслеживать состояние здоровья. Он хочет, чтобы Дафна постоянно уменьшала ей дозу и уговаривала поесть перед каждым приемом лекарств. Локстон считает, что через какое-то время ваша матушка пойдет на поправку.

Прогноз был оптимистичным, но жестоким. Аннабелл хотелось, чтобы это оказалось правдой, она каждый день молилась об этом, но желания и молитвы пока оказывались тщетными.

— У нее ведь чахотка. Если вдруг покажется, что она пошла на поправку, это будет означать, что начался финальный этап. Потребуется вмешательство высших сил, чтобы вылечить ее!

Оуэн взял Аннабелл за руки и заставил посмотреть себе в глаза.

— Локстон совершенно не уверен, что у миссис Ханикоут туберкулез. Ему потребуется время, чтобы поставить верный диагноз. У нее, к примеру, может оказаться круп или скарлатина.

Аннабелл задумалась. И круп, и скарлатина — очень серьезные заболевания, но уж пусть лучше они, чем туберкулез! Это было слишком хорошо, чтобы надеяться. Уткнувшись в грудь Оуэна, она разрыдалась. Не так, как плачут над чувствительными стишками — деликатно, тихо всхлипывая, а по-настоящему — громко, с содроганиями тела. Когда боль велика, остается только такой способ облегчить ее.

Оуэн не уговаривал Аннабелл успокоиться, понимая, что ей нужно выплакаться. Единственное, что он сделал, — снял с нее очки. Аннабелл зарыдала еще горше. Вцепившись в пластрон его сорочки, она все никак не могла остановиться. Тонкий батист промок насквозь. Хантфорд, казалось, даже не обратил на это внимания.