Преферанс на Москалевке - Ирина Потанина

– Не терплю разговоров на бегу! – через миг сказал он, удивительным образом разворачиваясь к пассажирам и красноречиво указывая глазами на шофера. И тут же снова переместился в нормальное положение, невинно спрашивая: – Мы ведь можем на мгновение оторваться и выиграть время для краткого перекура неподалеку от вокзала?

Автомобиль молниеносно стартанул.

Через время, высаживаясь следом за Морским, Света, наконец, взяла себя в руки. Вольф Григорьевич с наслаждением размял ноги и огляделся.

– Какие милые дворы! – кивнул он вдаль, обращаясь к Морскому. – Отчего вы не показывали мне их во время экскурсии?

Не дав беседе углубиться в отвлеченное русло, Света ринулась в бой.

– Простите, но я все же должна спросить! Тогда, при встрече у Морского, вы сказали, что мой муж «несправедливо арестован». Откуда вы узнали о его задержании и, главное, о том, что он… ну… не за дело?

Гипнотизер внезапно скис и опустил глаза. Несколько раз он нервно дернул губами, словно что-то пережевывая. Потом поднял печальный, полный отчаяния взгляд на Морского, словно прося о помощи. Морской пожал плечами, показывая что вопрос Светланы вполне закономерен.

– Я не волшебник, – сказал Вольф Мессинг наконец. – Я артист. Так даже на афишах пишут, вы читали? – Он попытался улыбнуться, но Света шутливый тон не приняла. – И мне всегда неловко, когда люди переоценивают мои способности, – с нажимом продолжил гипнотизер.

– Но откуда вы вообще узнали про Колю? Раньше, чем я или кто-либо…

– Я просто находился рядом с местом взрыва и, беседуя с неиспугавшимися зрителями да ожидая испарившегося вдруг представителя Госконцерта, немного задержался на месте, – с явным сожалением, что ничем не может помочь, проговорил Мессинг. – Ну и еще умею читать по губам. Когда первый ажиотаж спал – во двор к погорельцам тогда нахлынула толпа служивого народа, – двое сотрудников НКВД беседовали под выбитым стеклом. Один, тот, что пожилой и несколько сутулый, все причитал, мол, «Коля Горленко виноват? Арестовать? Да что они такое говорят! Я точно знаю, он не может быть виновен». Другой отвечал в духе, мол, «факты – вещь упрямая. Ты б лучше сокрушался, что двоих наших ребят больше нет. Хорошие были парни»… Первый обиделся. Послал второго к черту. И вот еще! – Тут Вольф Григорьевич иронично вскинул брови и склонил голову набок. – Никаких феноменальных способностей у меня, конечно, нет. Но я за версту чую, когда человек говорит правду, а когда – врет. Между мной и говорящими не было и километра, так что могу со стопроцентной уверенностью заявить, что второй – врал.

– Может, этот второй и есть преступник? Никто из тех, кто знает Колю лично, не усомнится в его честности!

– Вот ты сама и ответила на свой вопрос, – мягко перебил Морской, беря Свету за руку. – Наверное, второй не был знаком с Колей. А первый был. Из-за этого у них и вышел спор. Второй жалел своих коллег, ну и, как водится, приврал, сказав, что это были хорошие люди…

Света заглянула в глаза гипнотизеру, надеясь, что тот версию Морского опровергнет. Но нет, он, как бы извиняясь, пожал плечами, постучал в стекло авто, перекинулся парой слов с шофером и, подхватив с переднего сиденья свой чемоданчик, скомканно пробормотал:

– Такси отвезет вас куда нужно, а я пройдусь пешком. Движение – жизнь! Не останавливайтесь, и все обязательно образуется! – Последнюю фразу он говорил явно только Свете. – Вот увидите! Оно всегда как-нибудь, да образовывается. И, кстати, – тут лицо гипнотизера приняло задумчивое выражение, будто он старался что-то угадать, – если впереди тупик, вернитесь и начните все сначала.

Энергичный, собранный, словно вращающий ботинками землю, а не идущий по ней, Вольф Мессинг двинулся к вокзалу напрямую через дворы. У входа в арку он на миг обернулся и махнул рукой Морскому, мол, езжайте. Тот принялся усаживать растерянную Свету в авто.

– Но мне не нужно «как-нибудь», – упрямо прошептала она. – Мне надо, чтобы хорошо. Не останавливаться просто ради движения – глупо. Должна быть цель. Должно быть что-то ясно… И возвращаться тоже не хотелось бы. Какой же смысл, когда все без прогресса…

– Куда ехать? – как ни в чем не бывало, поинтересовался водитель.

– К Поволоцким! – твердо выпалила Света и разъяснила: – Александр Иванович ведь тоже говорил с Мессингом. Кто знает, может, ему удалось вытянуть из этого лиса чуть больше… Нет! Не надо говорить, что лис и так все рассказал. Он просто не хочет показывать, что все знает. То ли не имеет права светить свой дар, то ли думает, что мы не поверим. Как-то же он почувствовал, что из всей толпы именно мне обязательно нужно с ним поговорить!

Шофер завел мотор, и Света, прекрасно понимая, что цитирует только что опровергнутую доктрину, с азартом заявила: – Едем! Трогайте! И не останавливайтесь! Движение – это жизнь!

– Совнаркомовская, восемь, – смирившись, назвал адрес Морской и неодобрительно покачал головой. Похоже, сам для себя он уже считал обращение к Вольфу Мессингу за помощью опробованным и не принесшим ни малейшего результата.

– О! Уголовные! Веселые заразы! – присвистнул, возвращая Колю в текущий момент, «затылок в складку», снова прильнув к окну. – Гуляют девки! Верней, работают. Капусту нам шинкуют. Хоть на работах, да все равно веселье – на свежем воздухе, а не как мы, – говоривший с досадой плюнул на пол. – Знал бы, так лучше б что украл, пока на воле жил, чтоб с вами здесь не томиться… Эх, воля расчудесная! Раньше не ценил, а сейчас, едва глаза закрываю, так сразу и вижу, как мы с Манькой под ручку по центру вышагиваем, – вздохнул он. – Идем себе с самого начала Карла Либкнехта, променад совершаем. Все оглядываются, «Красивая пара!» – шепчут вслед с завистью. Да… Я прогулки эти тогда ни в грош не ставил – лучше б с мужиками во дворе выпил, чесслово. А Маня – нет! Как выдавался совместный выходной, сразу в центр тащила, чтобы все видели, какая у нас семья хорошая. Она у меня из интеллигенции, Манька моя, учительская дочь. Ее тоже забрали, – помрачнел он. – Не представляю даже, как она справится. Тут на променады не походишь… Эх… Говорю же – лучше бы мы украли чего. Среди уголовных, я слышал, мужики даже с бабами своими иногда видятся…

«Сговорились они все, что ли?» – тоже мрачно подумал Коля, имея в виду, что, вот, и Игнат Павлович твердил во время разговора про блага уголовников… И, вяло пожурив сам себя необходимостью срочно искать выход, а не прохлаждаться, он сдался и, подчинившись подсознанию, снова начал вспоминать.

Рассвет вчера – хотя поручиться точно, в какое время это было, Коля сейчас не мог – застал арестованного Горленко строчащим показания про вечер взрывов. Отбросив эмоции, словно заполняя документацию по очередному текущему делу, он записывал все вспоминаемые эпизоды. Мало ли, вдруг потом деталь окажется важной и сыграет свою роль.