Ставка на возвращение - Николай Басов

Почему-то Ростика решили использовать не на полную катушку. Лишь пару раз покатали на антиграве, чтобы обследовать окрестности, но даже не слишком отругали, когда он объявил, что на двести миль, практически до лесов, уже возникающих на северо-северо-западе, никаких бродячих толп восхунов не наблюдается.

Пилотствовал на этот раз не Джар, а другой г'мет, очень мускулистый, но израненный до такой степени, что едва справлялся с управлением. Его постоянно мучили боли, и иногда он обмякал за рычагами, особенно после длительных перелетов. Как им удалось при этом не разбиться, Рост даже не брался угадать.

А однажды, когда их машина находилась на высоте в полтысячи метров, почти на пределе возможности дышать, пилот таки на несколько минут выключился. Тогда Рост взял управление на себя и в благодарность за это получил возможность сидеть в правом пилотском кресле. Причем все произошло при полном молчании этого самого коротышки. А как-то Рост увидел, что, получая полетное задание, он лишь кивает в ответ на приказы, вместо четкого их повторения, и догадался, что г'мет просто немой. Этот способ изолировать Ростика, вероятно, тоже был придуман местными чегетазурами.

Хуже всего было то, что Ростику однозначно отказали в пользовании библиотекой, как он ни просил, как ни пытался подать что-то вроде докладной записки хоть какому-нибудь начальнику. Зато, в условиях полного обеспечения, у него стало скапливаться немалое количество местных денег, и на этот раз они имели довольно необычный вид. Нет, конечно, это как были, так и остались градины из раковин, но каждая из них была с одной стороны аккуратно спилена, а на полученной поверхности было выбито что-то, похожее на клеймо, иногда довольно затейливое, иногда более грубое, но на местном рынке только эти вот надчеканенные градины и имели хождение. За использование обычных металлических жемчужин, как было в Вагосе, можно было опять же попасть под слишком пристальное внимание местных начальников.

А потом Рост почему-то оказался предоставлен сам себе. Он послонялся по городу, попал в пару каких-то передряг с местными, которые вполне могли окончиться серьезными неприятностями, потому что, как оказалось, зашел в районы, куда ни один губиск заходить не решался, и выпутался только потому, что очень уж отличался от пурпурных. А главное, он говорил на таком чистом по местным меркам, таком рафинированном языке, что даже уличные буяны не решились с ним связываться.

Здесь в ходу была очень старая речь, практически ничем не отличающаяся от древнего языка губисков. Как Ростику не раз казалось и прежде, она звучала грубее, чем та, на которой говорили в Вагосе, с простонародными интонациями, с выговором, уже весьма близким к языку несупенов. Вот этим-то Рост и решил воспользоваться.

Теперь он ходил по рынкам, по самым людным площадям этого города, по месту, которое почему-то называлось «набережной пустыни» — неширокой улице, протянувшейся прямо от главных ворот города на восток, в пески, пока не терялась в них. Почему-то именно тут сколько-нибудь зажиточные горожане любили прохаживаться вечерами, вероятно, с теми же целями, с какими прогуливались и люди — себя показать и других посмотреть. А при случае, и понравиться подруге одного с тобой вида, чтобы хотя бы грубовато пофлиртовать.

Сначала такая общность с человеческими обычаями Ростика позабавила, но потом он понял, что дело тут гораздо серьезнее. На этой самой «набережной» можно было, при желании, найти людей, которые способны были продать оружие либо какой-то запрещенный порошок, который, как утверждали торговцы, вылечивал от любых болезней. Можно было даже приобрести по сходной цене осколки талантов, за которые в цивилизации пурпурных можно было купить все, которые и служили некоторым неофициальным способом хранения накоплений.

Проблема, как Ростику стало ясно после двух туманных разговоров с такими перекупщиками и собственных размышлений, приведших к довольно сильному приступу всезнания, заключалась в том, что эти вот осколки были запрещены для свободного хождения. То есть пользоваться целыми талантами было можно, но ни у одного деляги из подчиненных рас не было возможности накопить достаточно средств, чтобы выкупить целый талант, вот и возникла система продажи осколков, что однозначно вело к распылению капиталов, обращающихся в среде пурпурных, и следовательно, была запрещена. Но она все равно процветала. Вот только денег, которые Ростику иногда выдавали на аэродроме, куда он регулярно, каждое утро обязан был являться, этих самых надчеканенных градин для покупки сколько-нибудь крупного осколка таланта было все-таки маловато.

Осколки продавались на вес, и мерой служили какие-то зернышки, едва видимые, но довольно тяжелые. Сначала Рост решил, что это какой-то вид надувательства, а потом вспомнил, что и гран, как мера веса, появился в Риме при использовании семян какого-то дерева, причем вес этих самых семян везде был совершенно одинаков, по крайней мере, в это верили римляне. Сами эти зернышки тоже служили «деньгами», более мелкими, чем металлические жемчужины.

Основной трудностью такой жизни оказалось то, что Рост совершенно разучился запоминать лица местных пурпурных. А уж об остальных расах и говорить не приходилось. Только по одежде или каким-нибудь побрякушкам он иногда узнавал на следующий вечер торговца, с которым разговаривал накануне. Было ли это следствием ментоскопии, которую устроили ему Саваф с Фискатом, или проистекало из других причин — он не знал.

А еще, хотя это оказалось довольно сложно, он сумел раздобыть пистолет. Очень маленький, всего с одной запасной обоймой, вставляемой через рукоять, что позволяло носить его незаметно. Опробовав его как-то в пустыне, Рост с радостью убедился, что пистолет может быть эффективен, хотя расстояние прицельного выстрела едва превышало двадцать шагов. Вычистив его и зарядив второй обоймой, Рост теперь решил ждать следующей разведки, но… Убедился, что его покупка не осталась незамеченной, потому что теперь на него определенно стали обращать внимание типы, каждый раз разные, но и в чем-то неуловимо похожие.

А еще через пару дней в его каморку рано утром ввалились… Падихат и тот самый ярк, которого Рост про себя уже привык называть Ободранным. Падихат все так же демонстрировал в отношениях с Ростиком резкое неприятие, зато можно было убедиться, что узнавать лица известных губисков Рост все-таки не разучился, просто обитатели Висчен-Ца оказались немного другой породы, как европеоиды и монголоиды среди людей.

Обыскивать обиталище Ростика вновь прибывшие не стали, зато поселились в каких-то соседних казармах и несколько раз вламывались даже среди ночи, поднимая Ростика с постели. Все это было бы даже забавно, если бы не мешало тому, что Рост про себя решил называть «поиском ключа»… Тех слов, которые позволяли любому чегетазуру вскрывать его мозги, словно банку консервов.

Но теперь, как Рост по зрелому размышлению понял, что у него уже есть некоторые фонетические наработки в древнем языке чегетазуров, на третий день, когда они втроем сидели в столовой, он обратился к Падихату:

— Вот ты постоянно злишься на меня, а ведь все не так уж плохо. По крайней мере, я постепенно врастаю в вашу систему.