Играл на флейте гармонист - Влад Стифин

было движение. А трамвай, в котором ехал он, дребезжал, гудел, качался, стучал колесами на стыках рельсов так сильно, что иногда казалось, что вот-вот это все железное сооружение развалится прямо на дороге. В вагоне пассажиров было немного, кто-то сидел съежившись на холодных сиденьях. Кто-то стоял, не желая сидеть в этом холоде. Окна практически все заиндевели, кроме лобового стекла водителя.

Он стоял посередине вагона, держась одной рукой за поручень, а второй придерживал в кармане две купленные баночки «зеленки» для того, чтобы они не колотились друг о друга и стояли там в кармане вертикально, дабы случайно не пролиться. Так он проехал пару остановок, меняя руки. Почему-то от спешки он забыл дома рукавички. Рука, державшаяся за поручень, быстро мерзла — менять руки приходилось довольно часто. Уже в середине пути он обратил внимание на то, что некоторые пассажиры, а это были в основном пожилые старушки и несколько взрослых мужчин, стали как-то внимательно его рассматривать, как будто он представлял собой нечто особенное, удивительное и редковиденное. Их взгляды его беспокоили, и он, стараясь избежать такого непонятного к себе внимания, ни на кого не смотрел и пристально рассматривал внутривагонное оборудование.

Добравшись домой он достал из кармана «зеленку» и только сейчас обнаружил, что баночки протекли и его пальцы окрашены этой жидкостью. Аккуратно выставив баночки на салфетку, чтобы не измазать зеленкой стол, он посмотрелся в зеркало. Лицо его представляло весьма смешное зрелище: под носом наподобие маленьких усиков сияло зеленое пятно, на лбу блестели зеленые разводы, представляющие собой некую абстракцию загадочной конфигурации, а под левым глазом красовался зеленый синяк.

Видимо, испачканными зеленкой пальцами он, трогая лицо, нанес себе этот веселенький раскрас. Домашние, увидев его лицо, сначала удивились этой картинке, потом улыбнулись и отправили его мыться. А брат был немедленно вымазан зеленкой в соответствии с появившимися прыщами и имеющимися ранками.

Тщательно мыля лицо и пытаясь смыть зеленку, он долго размышлял над тем, почему никто из пассажиров не обратил его внимание на перепачканное лицо. А вывод прост:

— Зачем смущать мальчишку? Может быть, так были замазаны его больные места на лице. Да и замечания пассажиров результата положительного не дали бы, а только смутили его еще больше — в трамвае эту «художественную» окраску смыть было нельзя.

* * *

Дверь приоткрылась, и из-за занавески высунулась голова молодого человека. Ярко-рыжие пряди вьющихся волос обрамляли худое, тонкое лицо, покрытое несметным количеством веснушек. Молодой человек, увидев, что он не спит, тихо, но четко сказал ему:

— Здрасте, странник дорогой,

Вы стремитеся домой?

Вам пора уже вставать,

Будут завтрак вам давать.

После этих слов голова исчезла, и он остался опять один. Он быстро встал, оделся и в нерешительности остановился перед дверью: что ему делать? Тихо выйти из дома и бежать отсюда без оглядки. Поздороваться, объяснить причину необходимости его внезапного ухода и быстро без завтрака уйти. Сесть за стол, позавтракать, но без чая, и потом тихо и незаметно уйти.

Все эти варианты казались ему какими-то невежливыми, неблагодарными за предоставленный ему кров и отдых. А включить его способности, что-либо им внушить или стать невидимыми ему не хотелось, тем более, что старушки оказались совсем не простые и похоже, сами умеют владеть волей чужих людей. И он решил действовать по обстановке.

Старушки суетились вокруг круглого стола, расставляя посуду с разной едой. Блаженка стоял у печи и что-то длинной кочергой разгребал в топке.

Он сразу заметил на середине стола большую округлую емкость, из-под крышки которой клубился пар.

Мелькнула мысль:

— Неужели все будут пить этот чай, а может быть, ему нальют чего-нибудь другого?

— Доброе утро, — сказал он как можно более дружелюбно и непринужденно.

— Доброе утро, — старушки наперебой ответили ему. — Хорошо ли спалось, наш милый гость?

— Да, великолепно. Спасибо вам за прекрасный отдых, — скромно улыбаясь ответил он.

Блаженка оставил кочергу в покое и обернулся к нему:

— Вот вы какой:

Большой и добрый,

Наш гость, наверное, удобный

И для беседы и застолья.

Пойду, достану из подполья

Ему я вкусностей скорей,

Чтоб завтрак был наш веселей.

Блаженка, поймав его взгляд, кивком головы и глазами, стараясь, чтобы старушки не заметили это, позвал его за собой.

— Я могу вам помочь? — сказал он, обратившись к Блаженке.

— Помощь очень мне нужна,

От нее полно добра.

Всем нам надо помогать,

Чтоб подполье посещать.

Блаженка, сильно прихрамывая, двинулся в сторону выхода. Они вышли во двор, обогнули дом, и Блаженка приоткрыл низкую дверь, приглашая его в подвал. На ощупь они друг за другом спустились по лестнице вниз. Блаженка чиркнул спичкой и зажег свечу. Мерцающий огонь осветил небольшой погреб, сплошь заставленный банками и коробками на стеллажах вдоль стен. У дальней стены стояло несколько закрытых крышками бочек. Блаженка, усевшись на одной из них, спросил:

— Почему вы бежите от войны? — Он чуть задумался и исправил свой вопрос: — Точнее, не от войны. Вопрос в другом — почему вы стали дезертиром? Это весьма опасно. Я вижу, у вас нет браслета. А там, куда вы, видимо, стремитесь, вас очень быстро вычислят и сдадут в органы. Там на севере все друг на друга доносят и очень быстро это делают при помощи кнопок на браслетах.

Блаженка затих и внимательно смотрел на него, ожидая ответа.

— Я не могу терпеть насилия, а война это насилие, — ответил он коротко, четко разделяя слова.

— Насилие, — задумчиво повторил Блаженка. — Но люди воюют все время, и есть и были такие обстоятельства, когда это не насилие, а защита от врага коварного. Защита от насильника.

— Эта война бессмысленная, и попал я туда в результате насилия, — ответил он.

Блаженка осмотрел полки погреба и заметил:

— Все имеет свой смысл, даже бессмыслица. А вам есть куда идти и у вас есть дом?

— Там, куда мне надо вернуться, и есть мой дом. Я только не уверен, мой ли это дом, — сказал он. — Да и что такое дом? Это где ты жил или собираешься жить?

— Если у вас нет такой уверенности в своем доме, там, далеко на севере, то может быть останетесь у нас, среди милых бабушек. Здесь у нас тихо, вдали от этой суеты. И браслетов у нас нет. И насилия почти тоже.

— Насилие и у вас есть, — заметил он. — Ваши старушки, похоже, манипулируют сознанием. Разве вы