Князь грязи - Татьяна Енина

"Ты должен будешь делать все, что я тебе скажу. Выполнять мои поручения и молчать."

Для чего я ему нужен? Что я должен буду делать? О чем молчать?

Кривой убил прежнего Аластора...

Может быть, он сделал это с согласия Великого Жреца или даже по прямому его приказу. Прежний Аластор мог мешать Великому Жрецу чем-то. И они сговорились с Кривым, с тем, чтобы тот потом занял его место... Да, вот это история! Еще бы я стал ее Рыбке рассказывать! Да я скорее умру!

Рыбка дулась долго, но так как я не особенно мучился по этому поводу согласитесь, не до того было - то она вскоре вернула мне расположение.

- Меня сегодня с женами просили посидеть, - сказала мне она, заходя однажды утром в мою комнату, - Пойдешь со мной?

- С какими еще женами? - не понял я.

- С какими, с какими, Великого Жреца, конечно!

- А чего с ними сидеть?..

- Мелкий! Ты как будто вчера на свет родился! Что ж мне все тебе рассказывать-то приходится?!

Я только пожал плечами. Не хочешь - не говори! Тогда иди одна.

- Женам Сабнэка по семь-восемь лет. Одиннадцать - самой старшей.

У меня отвалилась челюсть. Я смотрел на Рыбку с открытым ртом и не знал, что и сказать.

О том, что она рассказала мне, я слышал уже краем уха от Урода - но думал, что это какие-то его религиозные метафоры, и от Хряка - но он отпускал только скабрезные шуточки по этому поводу.

Я не думал, что это НА САМОМ ДЕЛЕ так.

В нежных Рыбкиных глазах появилось что-то темное, тоскливое, она села со мной рядом и шепнула на ухо.

- Я боюсь к ним ходить одна. Мне на них страшно смотреть.

- Они что... изуродованы?!

- Да нет... Я не знаю почему. Просто потому, что они маленькие... Пойдем со мной. Пожалуйста.

Я пошел. Но мне тоже было страшно.

Жены Великого Жреца... Жены Сабнэка... Девчонки по семь-восемь лет...

- Их воровали для Сабнэка у родителей, - говорила Рыбка так тихо, что я едва-едва различал ее слова, - Те, кому что-то нужно было от него, приводили ему девчонок. Самый верный способ добиться от него всего, что захочешь.

- А когда они подрастают? - спросил я так же тихо.

- Их отделяют от других и женщинам отдают, тем, которые с детьми ходят милостыню собирать, чтобы они девчонок этих кормили и все такое. Только они все равно в пещерах всегда сидят, никогда на улицу не выходят. Таков приказ Сабнэка его жены, пусть даже бывшие, империи покидать не должны. Никогда.

- А почему?

- Потому что видели слишком много. Представляешь, если вдруг сбежит и расскажет что-нибудь людям сверху?.. Женщины, конечно, очень неохотно этих девчонок берут. Охота им кормить лишний рот, который, к тому же, пользы никакой не приносит, но их, сам понимаешь, не спрашивают.

- И что, они так и сидят в пещерах безвылазно днями и ночами, ничего не делая?

- Ага. Но они быстро умирают, Мелкий. Не знаю почему.

Может быть, их кормят плохо, чтобы избавиться поскорее?..

Я чувствовал, что меня начинает бить дрожь от этих Рыбкиных рассказов.

- Сабнэку уже все равно, что будет с теми, кто ему надоел... Он их жизнью не интересуется.

Я все-таки, наверное, сплю. Затянувшийся какой-то кошмар. Ну не может, не может все это происходить в двадцатом веке под Москвой! Неужели эти люди сверху такие идиоты, что не могут сообразить, что под самым их носом делается?! Куда их дети пропадают?

- И все эти девчонки в Москве украдены?

- Как раз из Москвы ни одной и нет. Ото всюду их привозят, со всей страны, только не из Москвы. Осторожничают.

- Со всей страны... Их что, так много?!

В пещере, куда мы вошли, их было восемь.

Восемь маленьких девчонок, тихо сидевших по своим углам.

Девчонок с недетскими лицами. Они все были очень миленькие и хорошенькие... когда-то. Но эта серьезность на бледненьких личиках, эти плотно сжатые губы... Кажется, будто взрослых людей, даже не просто взрослых, а пожилых, прошедших все в этой жизни, заключили в маленькие детские тела.

Мне было страшно.

Так страшно, как не было никогда. Даже когда Урод рассказывал мне об убитом. То, что я испытывал сейчас - это был другой страх. Это был ужас, это был кошмар. Как во сне. Да, не может наяву такого быть. Это искажение реальности, это бред.

Девчонки почти не разговаривали между собой, а если и разговаривали, то только о нем... о Сабнэке.

Никто из них не вспоминал о доме, о родителях, никто не плакал, не просил, чтобы отпустили, они словно забыли все...

После того, как я находился с ними какое-то время, мне начинало казаться, что у них просто стерли память, заставили думать, что они родились здесь под землей, родились для того, чтобы принадлежать Сабнэку.

Что этот человек делает с ними?.. Если это вообще человек, в чем я, признаюсь честно, сомневаюсь.

Я никогда не видел Сабнэка. Спрашивал у Рыбки, как он выглядит, и что из себя представляет, но она не отвечала ничего определенного. Она говорила только, что он огромный и черный...

- Негр что ли? - спросил я удивленно.

Она посмотрела на меня очень злобно.

- Сам ты негр!

Оказывается, как и все другие простые смертные, Рыбка никогда не видела Великого Жреца, кроме как на Жертвоприношении. Там, где он живет, не бывает никого, кроме самых приближенных, кому Сабнэк безусловно доверяет, ну и жен, конечно.

А на жертвоприношении он, видите ли, огромный и черный!

Кривой знает, как выглядит Великий Жрец на самом деле... Но Кривого я не видел с того самого дня, как он привел меня к Рыбке, да и особенно не горю желанием его видеть.

Все последние дни перед жертвоприношением я думал о той женщине в беленькой шубке. О той самой жертве, которая должна быть принесена.

- Где ее держат? - спросил я как-то у Рыбки.

- Она где-то у проповедников. Точно не знаю, где. Они ее как-то готовят.

- Наркотиками что ли закармливают?

- Не знаю, Мелкий... Нет, наркотиками не закармливают.

Жертва должна все очень отчетливо воспринимать. Да и потом, наркотики дорого стоят...

Я думал о ней постоянно, заставлял себя не думать и думал все равно. Она мне снилась: ее побелевшее от страха лицо и обезумевшие глаза представали перед моим внутренним взором, стоило мне только смежить веки.

Она была где-то здесь. Она была еще жива!

Я думал, что наверное могу что-нибудь сделать... Но, кроме того, что думать, я на самом деле, не мог ничего.