Голем. Книга 2. Пленник реторты - Руслан Мельников

Увесистые топоры на прочных рукоятях со звоном отскочили. И от шлема, и от наплечника. Как от каменной стены. Ибо стальной монстр стоял, как стена. Нет, не стоял уже — поворачивался к противникам, раскручивая в вытянутой руке гудящую дугу смерти.

Звякнуло, чавкнуло, хрустнуло. Дважды.

И эти двое тоже были разрублены мечом голема. Оба. Пополам. В поясе. Вместе с алебардными древками. Ноги алебардщиков еще стояли, подгибаясь, а верхние части туловищ уже съезжали, опадали наземь. И кровавые потоки — следом.

И опять Дипольд поворачивает голову влево.

А там кто-то пытался подобраться к железному великану вплотную. Проскальзывает, дотягивается. Тычет в смотровую щель глухого шлема длинным тонким клинком кончара. Надеясь на что-то.

Надежда не оправдалась.

Голем отмахнулся от противника, как от назойливой мухи. Рубанул — вроде несильно, слегка.

В сторону полетели и кончар, и сжимавшая его длань. Искалеченный остландский рыцарь орет, хватаясь латной рукавицей правой руки за обрубок левой. Его истошный крик пресекает еще один — добивающий — удар.

А на левый бок голема тем временем обрушивается боевой топор. Еще один остландец, закованный в латы с ног до головы, атакует оберландскую махину. Бьет быстро, сильно.

Раз бьет, другой…

Бум!

Бу-у-ум!

На третьем взмахе механическая рука — левая, та, которая без меча, — отбивает бронированным предплечьем секиру нападавшего. Секира выскальзывает, падает наземь. Стальные пальцы, будто пыточные клещи, обхватывают горло несчастного. Отрывают жертву от земли. Встряхивают…

Раз встряхивают, другой…

Судорожно дергаются и тянутся к оставшейся внизу тверди ноги умирающего. И не слышно уже ни крика, ни хрипа.

А стальные пальцы сжимаются… сжимаются…

Скрежет металла…

Защитный подбородник смят, будто податливый воск. Голова вместе со шлемом выдавлена, выжата из шеи, как фарш из колбасной оболочки.

Пальцы-клещи разжимаются…

Изувеченные человеческие останки в металлической скорлупе с грохотом падают наземь.

Големы продвигаются дальше. Двое уже нашли и извлекли из кучи трупов свои булавы, третий подобрал секиру. А вот и четвертый — тоже. Метательные снаряды оберландских стальных рыцарей оказались грозным оружием и в рукопашном бою. Ходячие боевые машины вертят обеими руками, словно крыльями смертоносной мельницы. Гигантские мечи, палицы и топоры разрубают, размазывают, отшвыривают прочь всякого, кто встает на пути бронированных великанов.

Избиение продолжается. Но оно по-прежнему не касается гейнского пфальцграфа Дипольда Славного, чьи латы украшены остландскими грифонами. И это, конечно же, не случайно. Это — изначальный замысел. Это осмысленная воля, ведущая големов в бой.

«Плен! Плен! Плен! — билось в голове Дипольда. — Клетка! Клетка! Клетка!»

Вот он, нехитрый замысел, вот она, злая воля змеиного графа. Перебить всех. Захватить одного.

И снова — плен! И опять — клетка! Бежать из которой Дипольду теперь вряд ли позволят.

Големы крушили человеческую плоть деловито и безжалостно, стальные ноги с хлюпаньем топтались по кровавому месиву. Живых людей под остландским стягом оставалось все меньше. Мертвого месива становилось больше.

Все происходило будто во сне. В кошмаре будто, после которого если и просыпаешься, то в холодном поту. Или не просыпаешься вовсе.

Дипольд проснуться не мог. И Дипольд видел: его отважная дружина, не отступившая перед неуязвимыми механическими тварями, гибнет. С честью, но без толку. Верные рыцари, оруженосцы, стрелки и слуги, ландскнехты, понимающие, что бежать уже некуда, — гибнут все. Бездарно и бессмысленно. А сам он — как сторонний наблюдатель на кровавой тризне. Наблюдатель, от которого ничего уже не зависит, который ничего не в силах изменить.

Рухнул знаменосец. Пал подрубленный стяг Остерланда.

Ну, нет! Пассивная роль наблюдателя не устраивала пфальцграфа. Раз големы не желают сражаться с ним, он будет биться с ними!

Ближе всех оказался механический рыцарь с поврежденной ногой. Ядром поврежденной. Ядром, выпущенным из бомбарды Дипольдом. «Боум-ш-джз-з-зь! Джз-з-зь! Боум-ш-джз-з-зь! Джз-з-зь!» — лязгал при каждом шаге разбитый понож под смятой тассетой.

Прихрамывающий великан отставал от прочих и не успел еще обойти пфальцграфа ни справа, ни слева. И булавы своей он пока не подобрал. Голем орудовал мечом в правой длани. Так что если ударить слева — со стороны безоружной руки, и если не думать о том, что сама по себе рука эта — смертоносное оружие, тогда, возможно, удастся добить покалеченного монстра. Хотя бы его. Одного хотя бы…

Дипольд вспомнил, как вот такой же механической рукой он в свое время срывал решетку с окна магиерской мастератории. Да, такой же, только без брони. Жаль, не достать сейчас никак под доспехом того заветного рычажка, что приводит руку голема в действие и отключает ее. А может, и вовсе Лебиус изымает такие рычажки, когда рука обретает хозяина?

Пфальцграф прикинул, куда, в какое сочленение следует ударить, чтобы все же обездвижить и заклинить пятипалую конечность. Вон туда, пожалуй, стоит попробовать — над кистью, над бронированной перчаткой.

Он рубанул, что было сил. Бесхитростным сокрушительным ударом. Крепкой добротной сталью, отточенной, как бритва. Иную руку такой удар и такая сталь срезали бы начисто, вместе с доспехом. Иную — но не эту.

Левая кисть голема вдруг развернулась на незримом, сокрытом под латной рукавицей шарнире. Под неестественным, немыслимым для человека углом. А в следующий миг пальцы-клещи поймали меч Дипольда. Поймали… сжали…

Хватки, что рвет решетки и мнет, как влажную гончарную глину, боевые шлемы, закаленный клинок не выдержал. Славная сталь, выкованная лучшими оружейниками Остланда, переломилась с жалобным — будто струна на лютне лопнула — треньканьем. В руках Дипольда остался эфес и никчемный обломок в полторы ладони длиной.

— Ваша светлость, назад! — один из оруженосцев пфальцграфа непочтительно оттолкнул обезоруженного Дипольда за повозку с уцелевшей бомбардой, сам с мечом наголо вскочил на козлы — между господином и големом. Прикрывая, защищая. Осыпая неуязвимого противника градом частых, но бессмысленных ударов. Бедняга-оруженосец — молодой, глупый, горячий и неопытный, кажется, так и не понял, что пфальцграфа механические рыцари Альфреда Оберландского убивать вовсе не собираются, а вот его самого…