На одном дыхании! - Татьяна Устинова

В кресле с высокой спинкой лежал меховой плед, привезенныйРазлоговым из Дагестана, и книжка, которую Глафира читала тогда, в прошлойжизни.

Она прошла было мимо, потом вернулась и посмотрела. Иусмехнулась. Александр Николаевич Островский, «Свои собаки грызутся, чужая неприставай!», сочинение 1861 года.

Ох какой смешной была та Глафира, у которой был мужРазлогов, собака Димка, кресло с пледом, А. Н. Островский и вообще тяжелаяжизнь! Она ведь всерьез тогда считала, что жизнь ее тяжела, почти невыносима! Идля того чтобы понять, как она была тогда беззаботна и легко счастлива сневыносимым и тяжелым Разлоговым, ей пришлось – всего ничего! – состариться насто тысяч лет.

Глафира вошла в спальню, нашарила выключатель, зажмурилась,потом открыла глаза и включила свет. Она ни разу не была здесь… после того, какнашла Разлогова, ночевала в гостевой комнате, где жил когда-то веселый печник.

В спальне было полное разорение – вывороченные вещи, смятаяпостель, какие-то бумажки на полу. Глафира никого сюда не пустила и самаубирать не стала. Осторожно ступая между бумажек и вещей, она прошла в гардеробнуюи закрыла за собой дверь.

В гардеробной был и туалетный столик, и креслице –предполагалось, что Глафира должна наводить здесь красоту, но она никогда еетут не наводила. На столике стояли фигурки – в основном собаки – и шкатулки. Вшкатулках хранились Глафирины драгоценности.

Разлогов называл их «обезьяньи цацки».

Все остальное место занимали открытые и закрытые шкафы содеждой. Глафирины – с правой стороны, разлоговские – с левой.

Не стоило этого делать, но Глафира, опустив сумку вкреслице, подошла и отодвинула громадную зеркальную дверь. За дверью открылисьряды пиджаков и рубашек. Она всегда недоумевала, зачем одному мужику столькоодежды?! Из глубины шкафа на нее пахнуло запахом Разлогова, таким знакомым итаким забытым! Глафира закрыла глаза. Ей всегда нравилось, как он пахнет, онагладила его по голове, а потом нюхала свою ладонь – просто так. Запах был такойузнаваемый, как будто Разлогов из шкафа шагнул ей навстречу.

– Помоги мне! – сказала Глафира его пиджакам. – Помоги мне,пожалуйста, прямо сейчас.

Стянула с вешалки первый попавшийся пиджак и нацепила насебя, прямо на голое тело.

Вот так-то лучше.

Не глядя в зеркало, она решительно устроилась за туалетнымстоликом, вытащила из сумки журнал и нашла фотографию. И некоторое время ееизучала. Если бы у нее была лупа, она бы еще и в лупу посмотрела, хотя и безлупы все было ясно.

Красавица Олеся Светозарова – так, кажется? – с ногамисидела в кресле, одетая в белоснежную мужскую рубаху, распахнутую на высокойгруди ровно настолько, насколько можно для делового журнала, а не «специальногоиздания для мужчин». Белые волосы перекинуты на одну сторону, и видноочаровательное маленькое ушко, без всяких серег. Длинные руки обхватываютатласное загорелое голое колено. На пальце сияет неправдоподобно огромныйбриллиант в странной оправе.

Глафира подняла журнал к глазам, хотя там нечего былорассматривать!.. Все и так видно. На пальце красотки Олеси веселый золотойбегемот, сделанный очень искусно, держал в пасти бриллиантовый мяч. КогдаРазлогов подарил Глафире это кольцо, она сказала, что ей жалко бегемота. Чтоон, как дурак, все время с разинутой пастью! Разлогов захохотал и сказал, чтоотдаст кольцо переделать, и бегемот будет держать мяч в лапах. Переделать так ине собрались, но Глафира знала совершенно точно – это ее кольцо! И про бегемотавсе знала.

Бегемот жил в зоопарке города Калининграда, и жил он тамневажно, так себе. Глафира, которую до обморока пугала любая несвобода,несколько дней мучилась, жалела бегемота. Он в своей тесной клетке не мог не точто ходить, но даже поворачиваться – ему негде было развернуться. Бегемотов лобупирался в прутья с одной стороны клетки, а зад – в прутья с другой стороны. Ивонь, невыносимая, одуряющая! Глафира простояла возле бегемота две минуты, ивещи пришлось отдавать в гостинице в чистку, так ужасно от них пахло!..

Промучившись некоторое время в одиночку, Глафира рассказалао бегемоте Разлогову. Того совершенно не интересовал бегемот, его интересовалотолько предстоящее открытие стекольного производства на белых карьерных пескахКалининградской области, он отмахнулся, а когда Глафира привязалась вновь –рассердился.

– Что ты хочешь, чтобы я сделал? Купил бегемота и перевезего к нам на дачу?! Купил зоопарк и перестроил по-новому?!

Открытие производства состоялось, губернатор Кольцовприсутствовал лично, разрезали ленточку, расхаживали по цехам с важным видом ив касках, телевидение снимало, все как следует.

– Тимофей Ильич, – сказала Глафира губернатору наторжественном приеме, – спасите бегемота. Спасите, а?

Разлогов изменился в лице. Губернаторская охрана измениласьв лице. Журналисты изменились в лице – запахло сенсацией. Губернатор, послухам, человек страшный, поднял брови.

– Он там даже шевельнуться не может, – поспешно продолжалаГлафира, боясь, что ее сейчас оттеснят и она не успеет досказать, – ему тамнечем дышать! Он хуже, чем смертник, который ждет приговора, а он ни в чем невиноват! Это не просто пытка, это медленная, извращенная казнь!

Губернатор смотрел на нее сквозь очки без всякого выражения,как древний бурятский бог. Разлогов твердо взял ее под локоть. Журналистытянули руки с диктофонами. Охранник колебался, не зная, что делать, и виднобыло, что он в замешательстве.

– Я посмотрю, что можно сделать, – наконец сказал ТимофейКольцов, и все выдохнули с облегчением.

От Разлогова ей тогда страшно попало. А через год изКалининграда пришло приглашение для Разлогова на какой-то экономический форум,и отдельное – для Глафиры Сергеевны. В ее конверт был почему-то вложен входнойбилет в зоопарк стоимостью в пятьдесят рублей. В зоопарк они с Разлоговым пошливместе, за свой билет он уплатил в кассу.

Бегемот жил во дворце.

У него был дворец в духе гасиенды из романов Майн Рида сбалюстрадой. По балюстраде бегемот прогуливался, а в гасиенде у него помещалсязимний бассейн. Летний бассейн помещался на лужайке перед дворцом, рядомрасполагались болотце, в котором бегемот валялся, и какие-то специальныезаросли, в которых он топтался.

– Н-да, – сказал Разлогов, вернувшись в гостиницу. Он вообщезаговорил только в гостинице, всю дорогу молчал, – если точно известно, чтоничего нельзя сделать, значит, можно ничего не делать. Оказывается, самоеглавное – не знать, что ничего нельзя сделать, и тогда все сделать можно!..

После этого он подарил ей кольцо, сделанное на заказитальянцем-ювелиром. Единственное в мире кольцо в виде веселого бегемота.