Герой из героев. Дело привычки - Елена Тихомирова

– Дверь закрывайте! – приказал я рыдающим Мишель и Герде.

Они послушно, хотя и дрожащими руками, выполнили приказ. Герда даже сняла с пояса матери кольцо с ключами, чтобы запереть замок, и после спрятала его за спиной. Я же откинул в сторону ненужный меч и попытался удержать по-звериному воющего мастера Гастона на месте. Пришлось заламывать ему руки.

– Нельзя уже ничего сделать! Нельзя! – беспрерывно кричал я ему в лицо, пока он наконец-то не обмяк. Тогда я отпустил его. И он, прикрывая лицо морщинистыми сухими руками, бессильно заплакал:

– Катрин, Арьнен. Катрин!

Вид горько плачущего старика коробил моё нутро противным отвращением до глубины души, и при этом я не мог сказать к кому или к чему именно испытывал это отвращение. Были ли виноваты слёзы или же слабость глубоко уважаемого мной мастера Гастона? Или что, если это я сам себя вдруг возненавидел?

– Арьнен, – повторил мастер и запричитал. – Что же мы наделали? Что? Почему мы не справились? Почему мы оставили её одну?

Это «мы» ножом полосовало мои нервы. Я ничего такого не сделал, чтобы ныне испытывать вину. Почему «мы»? Отчего я должен был следить за девчонкой? Отчего я обязан был её защищать? С какой стати мастер Гастон чего-то от меня ожидал?!

В этот момент, словно подслушав мои мысли, старик уставился на меня мокрыми и красными от слёз, но удивительно ясными глазами:

– Почему ты не вмешался, Арьнен?

Нет, этот вопрос был последней каплей. И до сих пор не знаю почему я не сорвался, но мой голос прозвучал ровно:

– Когда я выбежал на улицу, то альп как раз собрался для прыжка на Катрин. Мы видели её улыбку, слышали последние слова, но, мастер Гастон, она уже была мертва. Опередить альпа ни у кого бы из нас не вышло.

– Почему? – после краткой паузы и долгого протяжного стона, громко спросил старик. – Почему я не заметил её ухода раньше тебя?!

– Однажды вы сами мне объяснили, что есть вещи, которые уже нельзя изменить или исправить. Нам приходится жить с ними, потому что ничего другого не остаётся…

Долгих две недели Эветта каждую ночь тайком при помощи верёвочной лесенки сбегала из дома и возвращалась только под утро. Я никак не комментировал это её поведение. Не высказывал претензий, что от неё всё чаще несёт отвратительным запахом браги. Молчал о том, что она абсолютно перестала помогать мне в исследовании. Даже если мы совместно выбирались к Эмэр’Альнен, то Эветта просто расстилала покрывало и ложилась спать. С Арнео я тоже разговаривал односложно и по необходимости. Холодно здоровался, если встречал его, задавал приличествующий ситуации вопрос. Отвечал иногда на какой‑либо его. И на этом всё. Сжигающая меня обида казалась всеобъемлющей. Однако в один из дней я пересилил себя и, чтобы завязать с Эветтой необходимую беседу, во время завтрака заметил:

– В конце месяца надо будет вернуться в Чёрную Обитель.

Девушка вздрогнула и замерла. А затем, словно просыпаясь ото сна, обратилась ко мне:

– Арьнен, а ты уверен, что нам стоит возвращаться?

– Конечно.

– Неужели тебе не хочется остаться в Юдоле? А если не в Юдоле, то в каком‑либо ином городе? Твоих навыков уже хватает, чтобы написать научный трактат, достойный мага. Но ведь ты можешь выбрать и какое угодно иное ремесло. Ты талантлив. Мастер Гастон постоянно предлагает тебе пойти к нему в ученики. А если поговорить с Арнео, то он не откажет научить тебя премудростям бардов… Попроси его! Тогда можно будет странствовать по разным странам всем вместе. Правда, чего сидеть в Амейрисе?

– Странствовать вместе?

– Да! – восторженно подтвердила она. – На слияние лун Арнео хочет сесть на корабль и переплыть Серое море. Он направляется в Шрай-Хан. Ты не хочешь побывать в стране Золотых Песков?

– Эветта, у нас же есть цель. Мы занимались исследованием для того, чтобы, возможно, аж сам Совет оценил наши результаты. Для кого-то такая работа подчёркивает итог всей жизни, но мы-то знаем, что это только начало. Что можем лучше. Больше. Грандиознее! А ты говоришь о том, чтобы переплыть море ради того, чтобы петь по трактирам и кабакам? Да что с тобой?

– Это с тобой что-то не так. И давно уже причём! – огрызнулась она. – Неужели ты не видишь, что за своим стремлением совершать открытия утрачиваешь самое главное?

– Что самое главное?

– Вкус первого поцелуя, трепет любви, восторг от сияния звёзд, радость… радость ощущения свободы. Неужели ты действительно хочешь замуровать себя в чёрные одежды мага? Хочешь нацепить амулет и забыть о том, что ты родился живым? Хочешь, чтобы люди обходили тебя стороной и за спиной складывали защитные знаки?

– А что в этом плохого?

– Вопрос в том, а чего хорошего? – Эветта вдруг едко и неприятно усмехнулась. – Думаешь, я не заметила, как после встречи с Жизель ты ведёшь себя? Не знаю, что ты щупаешь себя, когда думаешь, что один? Тихо стонешь от наслаждения!

Её взгляд остановился на моём паху, и я ощутил прилив крови к щекам. Моё поведение явно выходило за рамки приличия, но сдержать себя, стоило начать, становилось всё сложнее и сложнее… Мне ведь не думалось, что Эветта могла подсматривать!

– Арнео мне много чего рассказал о магах.

– Ты рассказала ему о нас?! – изумился я.

– Нет, конечно. Но ничто не мешало мне задавать вопросы, вот он и отвечал.

– И что?

– Став Чёрным магом, ты уже не сможешь вернуть то, что имеешь сейчас. Выйдя в мир, мы обязаны дать страшную клятву.

– Какую?

– В Ордене нет места любви. Маги Тьмы могут иметь детей, но обязаны оставить их сразу по рождению. И ни один человек не должен вызывать у Чёрного мага привязанности большей нежели служение Ордену. Координаторы порой устраивают показательные казни. Мне хватило и краткого пересказа, чтобы понять, почему большинство мужчин оскопляет себя.

– Оскопляет?

– Они отрезают себе то, чем могут любить. Чтобы более никогда и ничто не мешало блюсти правила.

– Вырезают сердце? – удивился я тому, что такое возможно.

– Нет, не сердце, а то, что ты теперь тайком теребишь руками… Но руки не идут ни в какое сравнение с тем, что может сделать с этим кусочком плоти женщина.

– А что может сделать женщина?

– Ха! – Эветта откинулась на спинку стула, моментально поняв, что поймала меня на крючок. Любопытство всегда было для меня самой лакомой