Шпага императора - Вячеслав Коротин

– В полном твоём распоряжении. Но в баню меня к вечеру отпустишь? Не хочется, чтобы моя любимая жена спала сегодня с немытым мужчиной.

– Ах, ты об этом…

Господи! Как же очаровательно она улыбается!

– …Конечно, попарься. Мне желателен рядом муж не только любимый, но и чистый. Только… Вадик… – Настя посмотрела слегка виновато. – Я тебя очень люблю, очень соскучилась, но…

– Успокойся, солнышко, всё понимаю. Нашего ребёнка беспокоить не будем. Как чувствуешь себя? Мне Тихон сказал, что плохо тебе было.

– Сейчас – хорошо…

– Что значит «сейчас»? – обеспокоился я.

– Последнее время. Действительно, было что и подташнивало, но недели две назад в последний раз. А теперь всё хорошо – я же не больная. Вот только молоко, сметану и всё остальное, из молока полученное, видеть не могу. Даже мороженое.

Ну – это нормально. Беременная женщина и бзики с едой – обычное дело…

Упс! Ненормально! Молоко – это кальций. Кальций, необходимый для строительства скелета ребёнка. Противоестественно, что организм будущей матери не принимает молочных продуктов – он должен их требовать. Не мел же она грызёт втихомолку!

– Настенька, неужели и творог не кушаешь?

– Видеть не могу. Вадь, прекрати – меня от упоминания уже тошнит.

– Сыр?.. – несмело спросил я.

– Обожаю! Лопаю чуть ли не по фунту в день, – расцвела моя благоверная от упоминания о лакомстве[4].

Уфф. Камень с души свалился.

Вот спрашивается: какая принципиальная разница между творогом и сыром? А есть, оказывается. Неуловимая, непонятная, но есть. И, наверное, даже не стоит пытаться её понять. Организм будущей матери сам разберётся, чего он требует.

– Погулять не хочешь?

– Тебе просто со мной скучно?

Во! Это вполне нормально – капризничает. А то я уже беспокоиться начал на предмет Настиной покладистости.

Ленка, на соответствующем месяце из меня всю кровь выпила своими перепадами настроения:

– Пойдём гулять?

– Ты что, угробить меня хочешь? Вон какая погода!..

На другой день:

– Пойдём гулять!

– Так посмотри, какая погода. (Та же самая.)

– Вот! Тебе лишь бы лишний раз меня на свежий воздух не вывести! (Слёзы.)

И так постоянно.

То, что закидоны беременных женщин – притча во языцех, известно давно, но Настя была на удивление «нестервозной». И минут через пять мы отправились на прогулку.

В тот самый парк, по которому я гулял в самый первый день знакомства с усадьбой. Золотая осень ещё не наступила, но вовсю предупреждала о своём скором приходе: зелень в кронах деревьев ещё преобладала, но и жёлтого цвета вполне хватало.

Война войной, но прислуга в имении своё дело знала и обязанности исполняла – дорожки в парке были убраны от неизменно текущего с местной флоры листа, только отдельные жёлтые вестники осени валялись на дорожках, что, кстати, совершенно не раздражало и не вызывало ощущения некоего непорядка.

Гуляли, болтали ни о чём, прочитал Насте ещё пару стихов Белянина, которые вспомнил…

А когда вернулись, во дворе уже разгружали мешки с телеги вернувшегося Тихона.

– Ну, как дела на делянках? – не утерпел я поинтересоваться.

– Так что, ваше благородие, – поклонился мне и Насте слуга, – с пшеничкой всё замечательно: два с половиной пуда сняли с того участка, что новой засеян, а с полей – хорошо если по два пуда будет на такой кусок поля…

Уже радует. Во всяком случае, пока.

– А вот с горохом – швах, – продолжал Тихон, – весь почти гусеницы поели. Хотя молодой, говорят, он дюже вкусный. Наверное, стоит только в саду возле дома выращивать.

– Ваше благородие, – слегка замялся мой слуга, – так как? Возьмёте меня с собой?

– Повоевать хочется? – Я с трудом сдерживал улыбку.

– Дык…

– Собирайся, Тихон, завтра с утра поедем. И Егорка с нами. Только сегодня с тебя баня. Отпаришь, как раньше?

– Не извольте беспокоиться, – тут же просиял мой ангел-хранитель, – в лучшем виде устроим!

И устроил. Когда я лежал на полке, а этот садист доморощенный изгалялся над моим организмом двумя вениками сразу, то проклял свой длинный язык бессчетное количество раз. Только честь дворянина и офицера сдерживала от просьбы о пощаде. А Тихону в этом аду хоть бы хны, как будто в скафандре, мерзавец… Чем он там дышит? Раскалённым паром? Ей богу – мутант какой-то!

Наконец смилостивился, отпустил. То, что осталось от меня, с трудом сползло с полка́ и немедленно опрокинуло на себя ушат с холодной водой…

А жизнь-то налаживается! И продолжается.

Шустро выскочив в предбанник, я вылил в себя кружку восхитительного кваса и сел отдыхать, прихлёбывая этот напиток богов уже потихоньку. Тело наполнилось истомой и неземным блаженством.

Тихон тем временем терзал в парилке Алексея – вот ведь же семижильный мужик! Он же в этой преисподней не просто сидит, а вениками размахивает…

Наконец из местного филиала геенны огненной вывалился исходящий паром и красный, как варёный рак, Лёшка. Вроде он перенёс «пытки» полегче моего.

– Ваше благородие, не желаете ещё разок?..

Кружкой в него запустить, что ли?

– Изыди, Сатана!

– Ну, тогда я пока сам попарюсь с вашего дозволения.

– Валяй!

Ни черта себе! Ему ещё не хватило! Ну и бес с ним, с этим мазохистом…

…Вот и пролетел день. Поужинали и через пару часов на боковую.

Будь проклята эта война!.. Будь проклята любая война! Амбиции, понимаешь, монархи тешат, а я несколько месяцев не спал рядом со своей женой, не чувствовал рядом это родное и нежное тело. И неизвестно, сколько ещё придётся быть вдалеке от моей Настёны… Ведь если ещё и заграничный поход организуется – вообще пару лет, а то и больше. И ведь эти годы прожить ещё надо, на войне прожить, что весьма проблематично, особенно когда уже «зима катит в глаза…»

Неет! Боню нужно вязать как можно скорее…

Ишь ты – «вязатель» выискался! Что ты можешь сделать для этого, капитанишка с профессорской степенью? Тем более находясь при Первом корпусе, прикрывающем Петербургское направление.

Да просто служить, пакостить французам по максимуму и надеяться, что та дополнительная гирька, которую я бросил на весы войны, сможет склонить их в нужную сторону поскорее!

А с утра уже в седле. Попрощался с Сергеем Васильевичем, безуспешно попытался губами высушить слёзы на глазах Насти… Но – пора. Пошли!