Спецназ обиды не прощает - Евгений Костюченко

— Опять двадцать пять. Почему курить-то нельзя? — спросил Щуплый.

— На дурацкие вопросы не отвечаю. Еще вопросы есть?

— А я ведь обидеться могу, — сказал Щуплый. — Переживать начну, нервничать. Пальчики дрожать начнут. Вам всей толпой придется меня успокаивать. Так что хамить-то мне не надо.

— Тебя «хранители» прислали? — спросил Камыш.

— Есть такая буква, — сказал Щуплый.

— Я тебя другим представлял. Извини. Можешь курить, если очень хочется. Но только сядь в корме, если не трудно. Подальше от сумок, пожалуйста.

Щуплый перебрался назад и распечатал пачку. Но закурить ему не удалось. Автобус резко затормозил. Зубов откинул занавеску и выглянул в окно.

Он увидел «транспортер», который остановился, выехав поперек тротуара. Из проема откатившейся двери вывалился человек, за ним второй. Первый остался лежать, раскинув руки, а второй побежал по улице. Он пронесся мимо автобуса, и Зубов увидел, что его черная рубашка порвана на спине. В руке у него был зажат нож, и короткое лезвие сверкнуло, когда он пробегал под фонарем.

— Гасить! — сказал Камыш и кинулся к задней стенке автобуса.

Он схватился за рукоять, потянул, и задняя стенка откинулась вверх. Щуплый по-змеиному выскользнул из автобуса.

Человек в черной рубашке успел сделать несколько шагов. Что-то щелкнуло, и он споткнулся, взмахнул руками. Нож вылетел, звонко ударился об асфальт и скользнул вперед. А человек, еще бесполезно перебирая ногами, все падал и падал и вдруг замер.

— Контрольный! — сказал Камыш.

Тело человека в черной рубашке последний раз дернулось на асфальте, и Щуплый забрался обратно в автобус, держа дымящийся пистолет стволом вверх.

— Подберем, — сказал Камыш.

Автобус попятился назад. К убитому подбежали двое в камуфляже. Подняв тело за руки и за ноги, они раскачали и забросили его в задний люк автобуса. Один из них подобрал туфли, которые валялись на дороге, второй сбегал за ножом, и на асфальте не осталось ничего, кроме пары блестящих лужиц.

— Сдвинь сумки, только осторожно, — сказал Камыш Зубову. — Освободи место для гостя.

«Седой» вытянул из-под лавки брезент и накрыл им тело. Зубов услышал, как он проговорил вполголоса: «Ну что, добегался…»

Щуплый остался сидеть на краю лавки у задней стенки автобуса. Он курил, ссутулившись, с видом смертельной усталости опираясь локтями о колени и свесив голову. Рукоятка пистолета выпирала под свитером сзади.

Этого надо убирать первым, решил Зубов. Не знаю, на что способны остальные, но этот себя уже показал.

Он пересел на другой конец лавки. Теперь все трое противников были слева от него, а водитель справа. Если они и успеют открыть огонь, то будут стараться не задеть водителя, и это может им помешать. Не засадить бы пулю в сумки. Судя по всему, там может быть взрывчатка.

— Что, покойников боишься? — спросил Камыш, по своему поняв его перемещение.

— Ужас как боюсь, — Зубов пожал плечами.

Камыш раскрыл блокнот, щелкнул ручкой и сказал:

— Ну что, больше никто не подтянется, я думаю. Записываю последних.

Щуплый поплевал на сигарету, бросил окурок на оцинкованный пол и раздавил его ногой. Порывшись под свитером, он достал красную книжечку. Камыш переписал в блокнот:

— Ассоциация «Хранитель»… Так, следующий.

Следующим был «седой». Он тоже предъявил удостоверение охранника. Камыш повернулся к Зубову.

Степан Зубов расстегнул плащ и вытащил из-за пояса косметичку. Потянул молнию. Запустил ладонь внутрь.

Пальцы его наткнулись на твердую гладкую книжечку.

Отвлекающий маневр? Почему бы не попробовать…

Он вытащил удостоверение и передал его Камышу. Рука вернулась в косметичку и обхватила рукоять кольта.

— О-Пэ «Мурена», город Балашиха, — прочитал Камыш и сделал запись в блокноте. — Побрейся, Петров, а то сам на себя не похож.

Зубов невольно провел рукой по подбородку.

— Так, эти бумажки вам больше не понадобятся. На фазенде получите новые. Теперь вы работаете в охранной компании «Туранбуран Протект». Получите форму и «кипарисы».

— «Кипарис»? На фига мне эта пукалка? — спросил «седой». — У меня своя «тотошка», родная.

— А у тебя там что? — спросил Камыш у Зубова, показывая на косметичку.

— Кольт.

— Парк юрского периода, — засмеялся Щуплый. — Отцы, вы бы еще «максим» притаранили, или там ППШ.

— Ладно, — махнул рукой Камыш. — Можете таскать железяки с собой, но «кипарисы» все равно получите. Порядок есть порядок. На сегодня работы больше не будет. Мыться, бриться, отдыхать. Так, еще. Запоминайте свои позывные. Это не только для рации. В общении тоже, обращаться только по позывным. «Хранитель», ты будешь Закир. Ты будешь Нури. Петров, ты — Рамазан. Запомнили?

— Легко, — сказал Степан Зубов. — Я Рамазан.

Шалаков сидел рядом с водителем, повернувшись назад и положив локоть на спинку сиденья, и говорил. Он говорил непрерывно с того самого момента, когда Клейн перешагнул порог.

Сейчас, сидя между конвоирами и слушая быструю и уверенную речь Шалакова, полковник Клейн удивлялся все больше и больше. Это был совсем другой Шалаков. Мало того, что трезвый. Он еще и рассуждал, и аргументировал, и даже немного смущался, поучая.

— Все ваши проблемы, Герман Иванович, от того, что вы не умеете подбирать себе достойных друзей. Вы меня, конечно, извините. Но в вашем положении, при вашем авторитете, при вашем высочайшем статусе внутри холдинга, как мне представляется, не следовало окружать себя типичными маргиналами. Ведь их поведение непредсказуемо, потому что нет устоев. Устоев нет, понимаете? В результате мы имеем то, что имеем. И где теперь их искать, становится просто неразрешимой задачей, особенно учитывая вашу позицию в этом вопросе. Мне только остается надеяться, что ваша позиция может измениться. Вы же не хотите довести нас до экстремальных каких-то решений?

— Моя позиция вам известна, — сказал Клейн. — Я вашим вчера уже все сказал, а повторяться я не люблю.

— Вчера? Это было так давно, — протянул Шалаков. — С тех пор много изменилось в этом мире. Кто-то родился, а кто-то, знаете, умер. Мир меняется, меняются и наши позиции. Это так естественно. Тем более, что вчера мы были крайне ограничены во времени и в средствах. А сегодня эти ограничения сняты. Здесь у нас хорошие специалисты. Пара уколов, и все. Вы будете говорить, говорить, говорить, а мы будем терпеливо слушать, пока вы, наконец, не скажете то, чего мы ждем.

— Это займет много времени. Очень много.

— Ничего, мы подождем.

«Пара уколов? — подумал Клейн. — Знаем мы вашу пару уколов. Тот, кто остается живым после этих уколов, жалеет, что выжил. У меня здоровое сердце, нормальная печень. Я останусь живым. Это плохо. Зато смогу наговорить такого бреда, что им до конца жизни не распутать. Пара уколов…»