Музей идеальных фигур - Дарья Калинина

Плащ прикрывал собой крестьянский костюм начала семнадцатого века на Руси, и Инга тут же вспомнила, что в театре сегодня репетировали «Ивана Сусанина» на музыку Глинки. Видимо, юноша играл роль одного из жителей Костромы, приветствующих молодого Михаила Федоровича Романова и весь его род перед более чем трехсотлетним царствованием над страной.

Актер был еще совсем молод. Его щеки покрывал нежный пушок, а припухлые губы говорили о его юности. Выйдя из театра, он сначала опасливо огляделся по сторонам и лишь затем направился к Инге.

– Это вы хотели разыскать Аделаиду? – спросил он у нее почему-то шепотом, хотя рядом не было ни души, а редкие прохожие совсем не обращали на них внимания.

Крестьянский плащ семнадцатого века удивительно органично вписался в наши дни.

– Да, я ищу Аделаиду.

Юноша порывисто схватил Ингу за руку и стиснул ее.

– Умоляю! – прошептал он страстно. – Сделайте это!

– Что?

– Найдите Аделаиду! Верните театру его лучшую актрису! Не допустите бездарность к участию в спектакле. Вы знаете, кто такая эта Изольда?

– Даже не слышала о ней.

– И неудивительно, – фыркнул молодой актер. – До недавнего времени она подвизалась на второстепенных ролях, и даже они были слишком хороши для этой посредственности. Но потом у нас сменилось руководство. А Изольде уже давно повезло понравиться директору. Пока Борис Рудольфович был жив, он противился тому, чтобы Изольде доверяли главные роли. Но нынешний художественный руководитель… Поплавков… Он – полное ничтожество!

– Как? И он тоже?

– Да, кругом одни сплошные ничтожества, – жарко подтвердил юноша. – И они превратят наш театр в сборище таких же ничтожеств!

На эти внутренние театральные дрязги Инге было глубоко наплевать. Если бы не одно «но».

– Значит, Аделаида вовсе не больна?

Юноша затряс головой.

– Я уверен, тут какая-то интрига!

– О, расскажите мне! Расскажите мне все!

Юноша опасливо огляделся по сторонам. Роль тайного агента ему чрезвычайно льстила. Но при этом он опасался попасться и получить нагоняй от начальства. Инга правильно оценила его колебания и предложила:

– Мы можем пойти в кафе и поговорить там.

– Лучше в ресторан. Тут есть неподалеку один очень приличный.

Инга не стала спорить. Она понимала, что, имея дело с тонкой артистической натурой, нужно потакать ей в мелочах, чтобы получить выигрыш в главном.

– Отлично, – произнесла она с улыбкой, – веди меня, Сусанин. Накормлю тебя, чем угодно, и до отвала.

Ресторан, в который привел ее юноша, заставил Ингу пожалеть об опрометчиво данном ею обещании. В заведении все было так пафосно и роскошно, что Инга даже встревожилась: а хватит ли ей денег, чтобы потом расплатиться по счету? Ее опасения усилились, когда они с молодым артистом сели за стол и сделали заказ. Ведь если до того Инга наивно полагала, что дело ограничится чашкой черного кофе (именно этим напитком, по мнению Инги, почти исключительно питались великие актеры, изредка разбавляя кофе бокалом очень сухого шампанского), то на практике у ее протеже оказался просто неприличный для человека его возвышенной профессии аппетит.

Глядя, как он сноровисто уложил в себя сначала салат из десяти зеленых овощей и говяжью отбивную со сложным гарниром, а потом еще забетонировал все дополнительно заказанной им пастой с морепродуктами, Инга поняла, что совершенно ничего не знает об артистах.

– Так что же произошло с Аделаидой? – спросила она, чтобы вернуть разговор в интересующее ее русло и, самое главное, хоть немного отвлечь юношу от меню, на которое он снова вожделенно поглядывал.

Впрочем, артист оказался благодарным человеком. Наевшись за счет Инги, он был готов удовлетворить ее любопытство.

– У Аделаиды с новым руководством театра отношения не заладились с самого начала. Пока за нее Борис Рудольфович заступался, ей главные роли, стиснув зубы, все же давали. А как старик умер – так все. Одну за другой роли у Аделаиды отняли.

– Как же так? Выходит, Аделаида отнюдь не талантлива?

– Да кто говорит о таланте? – удивился юноша. – Речь тут совсем о другом.

– О чем же?

– Ну, как вам объяснить… Аделаида – она ничья.

– Что значить, ничья? Я не понимаю тебя.

Юноша нахмурил свои тонкие бровки.

– Ну, вот у меня бабушка играла на сцене в этом театре, и отец тоже музыкант в оркестре, а значит, я – свой! Моих родителей многие знают, а значит, ради них и меня пригреют. В случае, если встанет выбор, кому дать роль – мне или чужаку, роль отдадут мне.

Инга задумчиво кивнула. Да, с таким отношением ей самой не доводилось сталкиваться, но вот Залесный жаловался, что у них в последнее время появилось много «папенькиных» сынков, которых и работой завалить не получается, потому что бдительный папаша тут же встает на защиту родного сынульки, и сами эти ребята работать тоже не желают, полагая, что былыми заслугами их родителей уже все сказано.

– А вот у Аделаиды ни папа, ни мама в театре даже у вешалки не служили. Да и насчет ее отца… кажется, мать растила Аделаиду одна.

– Жаль девочку.

– Но зато Аделаиде повезло в другом. Еще на первом курсе ее присмотрел Борис Рудольфович. Чем-то она ему приглянулась, он стал приглашать ее к себе в постановки. А когда Аделаида закончила учебу, уже окончательно взял ее под свой патронаж. И начался для Аделаиды золотой век. Главные роли ее, повсюду любовь и уважение. Но надо отдать Аде должное, она никогда высоко не заносилась. Может быть, потому что чувствовала, что падение близко? Без Бориса Рудольфовича ее быстро назад задвинули.

– Между ними что-то было? – осторожно спросила Инга. – Между ней и этим вашим Борисом Рудольфовичем? Они были любовниками?

Но молодой артист эту ее мысль решительно отверг:

– Вряд ли! Борис Рудольфович уже старый совсем был. Болел часто. Лично я сам его даже и не помню толком. Но мне рассказывали, что он всю свою жизнь один, без жены прожил. Была у него в юности какая-то связь, да она то ли умерла, то ли в лагерь попала и там погибла, а замены ей он найти не сумел, одним словом, жил он один. И про Аделаиду как-то сказал, что носится с ней, потому что она напоминает ему ту девушку, которую он любил и потерял.

– Очень трогательно, – произнесла Инга. – Но что же все-таки с Аделаидой? Куда она делась?

– Так я к тому и веду речь. Когда Борис Рудольфович умер, а в театре стали Аделаиду прижимать, она заговорила, что надо бы ей замуж выйти. Мол, если карьеру ей делать не дают, то хотя бы детей завести, время уже подошло, с этим затягивать не стоит. А потом, когда дети подрастут, можно и в какой-нибудь другой театр пойти. А если не получится, то за спиной всегда муж имеется, который совсем уж пропасть не даст.