Пловец - Йоаким Зандер

Внезапно в комнате раздается пиканье. Это звук телефона в кармане джинсов Махмуда. И прежде, чем он успевает отреагировать, ему заводят руки назад. Они действуют сообща, словно по одной негласной команде. Пальцы Линдмана у него в кармане. Они нащупывают «Нокию», вытаскивают и с триумфом демонстрируют окружающим. Пара кликов. Он откашливается. И с победным видом зачитывает:

– Спасибо за ночь, солдат. Ты не шутил, когда говорил, что ты «крутой». Обнимаю…. – Он делает паузу для пущего эффекта, – …Юнас.

Все разражаются презрительным смехом. Махмуда прижимают к линолеуму. Он не сопротивляется.

– Фу, Бен Ладен, – шипит Линдман ему в ухо. – Фу, как гадко! Этот Юнас хорошо трахнул тебя в жопу? Тебе понравилось?

Он тянут его во все стороны, видимо, не зная, какое наказание ему придумать. Наконец, его тащат в душ. Рубашку, футболку раздирают в клочья. Джинсы стягивают с бедер, с колен. Холодная вода. Удары. Пинки. Он лежит голый со спущенными до лодыжек джинсами под ледяным душем. Эхо криков мечется между кафельных стен.

Он думал, что ему удастся доказать всем этим людям, что он такой же, как они. Он ошибался. А теперь все они повторяют одно и то же. Для таких, как ты, нет пощады, нет прощения, нет ничего.

– Первый класс? – спросил Махмуд. – А других билетов что, не было?

Он поставил рюкзак на пол и выглянул в окно. Серый перрон забит пассажирами. Клара заняла кресло у прохода и поправила волосы.

– Не знаю. Решила, что тут будет меньше народу. Тебя же, типа, разыскивают.

– И ты тоже скоро окажешься в розыске, – пробормотал Махмуд.

Когда Клара предложила поехать с ним, он сперва отпирался. Но Клара настаивала. После того, как он рассказал ей все в такси. То, что должен был рассказать еще три года назад. А может, и пять лет назад. Все это он должен был рассказать ей еще в начале знакомства, а не сейчас в Брюсселе. Он чувствовал себя идиотом. И эгоистом. И он не хотел подвергать ее опасности. Под конец Клара сдалась. Хлопнув в ладоши, она сказала: «Хорошо. Сделаем, как ты хочешь».

Но когда Клара вернулась из кассы, выяснилось, что она купила билеты им обоим. Клара нисколько не изменилась. Всегда делает, как хочет. Но Махмуд испытал облегчение. Теперь он был не один. Последние сутки были сплошным кошмаром. Все эти погони, преследования… По сравнению с ними сидеть в удобном кресле в первом классе скоростного поезда в Париж вместе с Кларой было райским удовольствием. Он перед ней в вечном долгу.

– Что ты сказал?

– Что если ты будешь со мной, тебя тоже объявят в розыск.

– Окей, – сказала она, отпив воды из купленной на вокзале бутылки.

– Эти люди очень опасны, – сказал Махмуд, глядя в окно.

Ржавые рельсы, замерзшая трава, граффити, заброшенные серые здания. А над ними гигантская голова Тинтин. Отвернувшись от окна, он увидел, что Клара его разглядывает. Усилием воли Махмуд заставил себя посмотреть ей в глаза. Когда-то он был беспомощен и беззащитен перед ее голубыми глазами. Поезд набирал скорость. За окном сгущались сумерки.

– Ты выглядишь по-другому. Совсем по-другому, – отметила Клара.

Махмуд провел рукой по щетине, потом по спутанным немытым волосам.

– Я имею в виду не волосы. Не внешность. Или не только ее. Я имею в виду тебя всего. Твою осанку. Твои глаза. Ты изменился. Повзрослел.

– День выдался трудный.

Клара кивнула.

– Я видела твое выступление на телевидении. На «Си-эн-эн» пару недель назад. Габриэлла послала мне ссылку. Ты молодец.

– Кажется, это было целую вечность назад, – сказал Махмуд.

– Ты хорошо смотрелся. Камера тебя любит, – подмигнула Клара. – Тебе пригодится это качество теперь, когда все внимание прессы приковано к твой персоне.

– Смешно, – сказал Махмуд, но невольно улыбнулся.

– Я знала, что смогу тебя рассмешить, – улыбнулась Клара.

Протянув руку, она осторожно погладила его по щеке. Рука Клары скользнула вниз, взяла его руку в свою и слегка сжала. Махмуд сжал ее руку в ответ. Слишком сильно, но Клара не протестовала. Как же он был ей благодарен.

– Итак, – сказала она, – наверное, это не лучшее место для… – Она моргнула. У нее был такой хрупкий беспомощный вид. – Боже мой, это прозвучит так банально… Но… Черт…

Она замолчала.

– Да, Клара? – сказал Махмуд.

Свободной рукой он взял ее за подбородок и заставил девушку посмотреть на себя. У нее была такая гладкая нежная кожа.

– Я любил тебя, Клара. Больше всего на свете. Никогда я никого так не любил. И ты меня сексуально возбуждала, если ты об этом. Дело вовсе не в этом.

– Боже мой, – повторила Клара.

– Но мне всегда чего-то не хватало. Это невозможно объяснить словами. Все слишком сложно. Я начал интересоваться мужчинами еще подростком. Значит, мне, наверное, нравятся мужчины. Но все не так однозначно. И в Альбю я не мог никому об этом рассказать. И в Карлсборге тоже. Теперь ты знаешь, что там случилось. И когда мы познакомились, я решил, что, может быть, смогу быть нормальным, что у нас все получится. Не знаю, как объяснить. Нам было хорошо вместе. Но все равно что-то мне всегда мешало.

Он замолчал. Они переглянулись. Поезд почти развил максимальную скорость. До Парижа оставалось около часа езды.

– Все будет хорошо, Муди, – выдохнула Клара. – Мы со всем разберемся. Хорошо?

Он кивнул и закрыл глаза, на которых выступили слезы. Клара положила голову ему на плечо. Он чувствовал аромат ее шампуня, ее духов.

Камера фокусируется на красно-белом баннере при въезде в ангар. Я отделяюсь от ликующей накачанной тестостероном людской массы и отхожу в сторону подышать. Во дворе импровизированной казармы прохладно. Дует легкий ветерок. Ничто не напоминает о той жаре, что стояла тут днем. Шум от генераторной будки смешивается со звуками гимна, звяканьем пивных бутылок, людской речью. Меня подташнивает. Тошнота никак не проходит. То ли я съел что-то несвежее, то ли просто устал. А может, тело так реагирует на то, что мы творим. Я не могу спокойно смотреть на президента по телевидению. Каждый раз при виде его лица меня охватывает тревога. А последнее происшествие очень сильно на меня подействовало. Mission accomplished. Миссия выполнена. Здесь и в Ираке, по словам министра обороны.

Полтора месяца назад у меня на руках умер мой молодой коллега, настоящий патриот. Он скончался в окружении гор и камней, не знающих жалости, не способных на утешение. Его кровь в дорожной пыли. Его кровь у меня на руках. У меня на рубашке. Ему нравилось немецкое пиво. Он обожал Америку. Обожал американский футбол. Обожал Гарвард. Когда он говорил о родине, его глаза сияли. Настоящий идеалист. Он знал, где его корни, знал, в чем его предназначение. Что говорят о таких? Что с невинными война расправляется в первую очередь? Сколько он здесь пробыл? Месяц? Я потерял счет времени. Потерял счет покойникам. Я больше не хочу считать.