Воспоминания о службе - Борис Шапошников

Все, конечно, мечтали попасть к Витковскому, но нужно было кому-то и страдать. Мне пришлось экзаменоваться у Шарнгорста. По алгебре в большой задаче по освобождению от иррациональности я сделал ошибку, которую сам и обнаружил. На глазах Шарнгорста исправил ошибку и, стерев помарки, правильно решил задачу. Это не снизило отметки, и я по математике имел 12 баллов.

По немецкому языку получил 10 баллов, а по французскому — 8. Перевел так, что в одном из сражений в Италии Наполеон отправил «ездящую пехоту» по выбранному направлению. А надо было: посадил пехоту на лошадей. К этому переводу придрался ассистент Генерального штаба полковник Ниве. Он задал вопрос: «Разве была “ездящая пехота” у Наполеона?» — «Нет, не было», — ответил я. — «Ну тогда и переводите, как написано в подлиннике». Я тут же исправил свою ошибку, но из-за того, что не смог правильно перевести военный термин, мне снизили балл.

Остальные экзамены прошли хорошо.

Как выяснилось впоследствии, из 300 человек, экзаменовавшихся в округах, к экзамену в Петербурге было допущено 150, т. е. 50 % желающих поступить в академию. По документам архива бывшей Николаевской академии Генерального штаба в 1907 году было принято 124 человека, причем 9 человек зачислено дополнительно с разрешения начальника Генерального штаба, как получившие неудовлетворительные баллы по французскому языку (5 баллов) при хороших общих других баллах.

Первым выдержал испытания корнет (первый офицерский чин в кавалерии, соответствовавший званию подпоручика. — Ред.) 14-го драгунского Нижегородского полка Пац-Помарнацкий. Он имел самый высокий средний балл — 10,23. Последним зачислен в академию артиллерист поручик Григорьев со средним баллом 8. Я выдержал испытания со средним баллом 9,82 и поступил в академию шестнадцатым.

Итак, на 150 офицеров, приехавших держать экзамен в академию, было принято 124 человека, т. е. 82,6 %. Из 124 офицеров 35 являлись представителями гвардейских частей, т. е. 28,2 %, а остальные 71,8 % приходились на офицеров армии. Сравнительно высокий процент гвардейских офицеров, выдержавших экзамены, можно объяснить хорошей подготовкой служивших в гвардии офицеров. Из военных училищ в гвардейские полки шли офицеры со средним баллом не менее 10, а из этой массы в академию готовились лучшие. По родам войск поступившие распределялись:

Пехотных офицеров — 67 офицеров 54,1 %.

Кавалерийских — 15 офицеров 12,1 %.

Артиллерийских — 36 офицеров 29,0 %.

Инженерных — 6 офицеров 4,8 %.

Приказом по Генеральному штабу от 16 октября 1907 года за № 96 все выдержавшие испытания были зачислены на младший курс академии.

Теперь нужно было подумать о подыскании большей по размеру комнаты: мы решили жить с братом вместе, хотя электротехнический институт, в котором он учился, был расположен на Аптекарском острове на Петербургской стороне. Комнату я скоро нашел на Суворовском проспекте между 5-й и 6-й Рождественскими улицами на четвертом этаже в квартире заместителя начальника главного военно-ветеринарного управления. За комнату с обедом я платил 40 рублей, утренний и вечерний чай входил в мои расходы, завтракал же в столовой академии. С производством в поручики я уже получал 74 рубля жалованья, к этому по Петербургу выплачивалось 25 рублей квартирных ежемесячно. Таким образом, бюджет возрос до 100 рублей в месяц. Все книги для занятий и большинство конспектов слушатели получали из склада учебных пособий академии во временное пользование, на приобретение же чертежных и канцелярских принадлежностей и карт выдавалось пособие при поступлении в академию 140 рублей и затем при переводе с курса на курс 10—100 рублей ежегодно.

Академия Генерального штаба помещалась на Суворовском проспекте в специально построенном для нас двухэтажном здании, имеющем форму буквы «П». Перед зданием был разбит небольшой сквер с памятником павшим в боях офицерам Генерального штаба. Рядом с учебным зданием академии по переулку, соединявшему Суворовский проспект с Кирочной улицей, тянулись корпус для квартир постоянного состава академии, Суворовская церковь, перенесенная из села Кончанского, Суворовский музей — небольшое здание с мозаикой на темы походов Суворова в Швейцарии. Сзади основного учебного здания был небольшой манеж для верховой езды, конюшня полуэскадрона и казарма для него. Внутри основного учебного здания в первом этаже размещались учебная часть академии, канцелярия, квартира начальника академии, вешалки. Во втором этаже были две большие аудитории для старшего и младшего классов, конференц-зал и несколько небольших комнат для занятий дополнительного курса, библиотека, склад учебных пособий, курительная комната, столовая и буфет. Завтракали почти все слушатели в академической столовой, обедали большинство у себя дома.

Начальником академии при мне был генерал Щербачев, командовавший корпусом, 7-й армией во время Брусиловского прорыва и Румынским фронтом во время мировой войны. Авторитета в академии Щербачев не имел. Попал на пост начальника академии и в свиту Николая II за активное участие в подавлении революции 1905 года. На экзаменах он почти всегда молчал, не задавал вопросов, а на защите дипломных тем офицеров дополнительного курса присоединялся то к одному, то к другому оппоненту, а то и к обоим вместе. Со слушателями Щербачев не общался, был больше администратором, чем настоящим ученым начальником академии.

В постановке учебного процесса имел большой вес правитель дел академии, он же и начальник учебной части, полковник Баиов, читавший нудно и скучно историю русского военного искусства. В Генеральном штабе было три брата Баиовых: старший, наиболее талантливый, с начала мировой войны был начальником штаба 1-й армии генерала Ренненкампфа; второй, менее талантливый, — правитель дел в академии, во время войны был начальником штаба одной из армий; третий учился со мной, судьбу его не знаю.

Защитив диссертацию по походам Миниха, профессор Баиов стал точной копией этого медлительного фельдмаршала русской армии, восприняв от него сухость и бездарность в военном деле. Лекции его, издаваемые академией, являлись компиляцией трудов историков, таких, как Ключевский. Баиов был бесталанный. Он не мог пробудить в слушателях любовь к русскому военному искусству. Баиов далек был от слушателей, как и его шеф Щербачев. Чаще соприкасались со слушателями штаб-офицеры — заведующие полукурсами, но, по правде сказать, к ним обращались редко, главным образом по личным делам. Слушатель-офицер, предоставленный самому себе, рассчитывал лишь на собственные силы. Это, пожалуй, было и неплохо.

Кто и как жил из офицеров, не интересовало начальство, даже заведующих полукурсами штаб-офицеров. Но зато учебная часть строго следила за посещением уроков верховой езды и лекций. Причем, как только слушатель приходил в академию или манеж, он тут же расписывался. Если подписи не было, то в тот же день вечером на квартиру присылали служителя с запросом правителя дел академии, на который сейчас же нужно было дать ответ, почему слушатель сегодня отсутствовал.

Учебный день начинался рано. Три раза в неделю в 8 часов утра мы уже были в седле, занимались в манеже верховой ездой. С 9 утра — лекции. Продолжались они до 12 часов дня, потом 30-минутный перерыв для завтрака, и до 4 часов дня снова лекции, групповые занятия по тактике или же топографическое черчение. После 4 часов слушатели расходились. На младшем курсе нам мало приходилось заниматься дома, поэтому вечерами я приводил в порядок записи и читал необходимую литературу.