Зеркальные очки. Антология киберпанка - Джеймс Патрик Келли

— Тони.

Тони не было. Остался только камень.

— Эй, приятель. — Незнакомец принялся его трясти. — Это я. Тод. Уинн плохо! Что вы приняли?

— Волнами. — Кейдж засмеялся. — Они накатывают волнами. — Теперь он понял. Галлюцинации. Но не от «участия». Он так расхохотался, что упал с камня. — Белотти! — Бедняга Бобби наконец попал в яблочко после стольких лет. Наркотик был чистым, только доза слишком… высокая. Галлюциноген. Опасный, говорил он. Непредсказуемый. Этот непредсказуемый старый…

— Ублюдок! — Кейдж задыхался.

— Ему нужен кислород. Быстро!

— Посмотрите на его глаза!

Когда накатила последняя волна, Кейдж вцепился в камень. Купол исчез. Парковка, шоссе, все признаки цивилизации исчезли. А потом валуны проснулись и пустились в пляс. Упавшие поднялись. Дорога вырвалась из травы. Жертвенный камень встрепенулся и отбросил Тони прочь, вставая. Рядом появился его близнец: врата. Кейдж хотел пройти сквозь них, ступить на дорогу, увидеть Стоунхендж целым. Но магия не давала ему сделать и шага. В полностью объясненном мире выжило только самое тонкое и самое могущественное волшебство, то, что работает исключительно в разуме. Проклятие. Мертвый и безграмотный народ наложил проклятие на воображение мира. В своем грубом величии Стоунхендж бросал вызов всем, кто пытался понять его значение, и эта тайна была навеки сокрыта за непроницаемыми стенами времени.

— Положите его здесь.

— Тони!

— Он тебя не слышит.

Неожиданно все они оказались вокруг него, все, кто стоял на том месте, где сейчас находился Кейдж. Политики и писатели, художники и историки, и да, даже туристы, которые, ища развлечения на часок, нашли вместо этого великую тайну. Все те, кто принял вызов Стоунхенджа и пал под его проклятием. Они стремились словами и образами раскрыть секрет, но увидели только самих себя. Неожиданно ослепительно засияло солнце, а камни засверкали серебром. Кейдж увидел, как в них отражаются призраки. Среди них он разглядел и себя.

— Тони, ты меня слышишь? У Уинн какой-то приступ. Ты должен нам сказать.

Кейдж увидел себя, лежащего на Жертвенном камне. Что это значило? Он ее потерял. Образ Уинн, казалось, замерцал. Тони стал привидением; мысль о смерти не печалила. Стать камнем.

— Проснись. Ты должен ее спасти. Она же твоя дочь, будь ты проклят!

— Нет. — В эту самую секунду отражение Кейджа в камне сместилось, и он увидел свой зеркальный образ. Уинн. Ей плохо. Уже очень давно она скрывала боль наркотиками и притворной твердостью. Он должен был понять. Пойманный в ловушку магической логикой галлюцинации, теперь Кейдж почувствовал ее боль по-настоящему, сам Стоунхендж заставил его страдать вместе с ней, создав волшебный пейзаж, где слова расступались и разум мог прикоснуться к разуму. Или так показалось Тони. Сквозь видение прорвался звук: крик.

— Нет!

Камни упали, исчезнув, но теперь Кейдж уже не мог сбежать от боли. Вся ложь, которой он ее скрывал, сгинула. В минуту ужасающего просветления Тони понял, что сотворил. Со своей собственной дочерью.

Тод потерял шлем; наверное, тот валялся где-нибудь на земле, снимая крупные планы стеблей травы. Сквозь голубую кожу проступала бледность. Кейдж моргнул, пытаясь вспомнить, о чем же парень его спрашивал. К голове и запястьям Тони были приклеены электроды. Медик проверял показания приборов.

— Что вы ей дали? — спросил врач.

Руки Кейджа дрожали, пока он рылся в карманах и доставал инжектор.

— Вот… вколите… нейролептик. Ей это нужно. Сейчас же!

Медик был молодым и явно засомневался. Кейдж сел, сорвал электрод с виска.

— Ты знаешь, кто я? — Мир вращался. — Делай!

Юноша взглянул на Тода, взял шприц и побежал к столбам. Шлерманн с неуверенностью во взгляде рассматривал Кейджа.

— Что ты ей сказал? — Тони попытался встать.

Тод положил ему руку на плечо, успокаивая.

— Ты как, нормально?

— Ты ей это сказал? Что она — моя дочь?

— Уинн так считает. Мы с ней спорили.

— Она была моей любовницей. Думаю, ты знаешь об этом. Однажды ночью пришла ко мне. Три года назад. Мы оба тогда хорошо закинулись. Я не смог… Я не смог ей отказать.

Тод уставился куда-то вдаль.

— Она говорила. Сказала, что это ее вина. А потом с ней случился приступ.

— Нет. — Кейдж все еще видел самого себя и понимал, что теперь не сможет избавиться от этого зрелища никогда. — Я был одиноким и сделал так, чтобы она тоже стала одинокой. Назвал это любовью. — Слова почти душили. — Где она? Отведи меня к ней. Ты любишь ее, Тод?

— Не знаю. — Он задумался. — Но похоже на то.

Уинн лежала без сознания, но приступ миновал, а врач заверил, что показатели в норме. Кейдж поехал с Тодом в больницу. Они прождали там весь день; говорили обо всем, кроме того, что не могли выбросить из головы. Тони понял, что ошибся насчет Тода. Что вообще слишком много ошибался. Когда Уинн наконец пришла в себя, Шлерманн пошел ее навестить. Один.

— Меня здесь нет, — проговорил Кейдж. — Скажи ей, что я уехал.

— Я не могу.

— Скажи!

На посещение отвели всего десять минут. Тони все это время волновался, что сейчас его позовут в палату.

— С ней все в порядке?

— Вроде бы. Она спрашивала о тебе. Я сказал, что ты вернулся в гостиницу поспать. Сказал — навестишь ее завтра. Ее оставят здесь на ночь.

— Я уезжаю, Тод. Вы меня больше не увидите. — Кейдж протянул ему руку.

— Что? Ты не можешь с ней так поступить. Сегодня утром она что-то увидела и теперь чувствует себя невероятно виноватой. Если ты просто исчезнешь, все только ухудшится. Понимаешь? Ты должен остаться ради нее.

Кейдж опустил руку.

— Тод, ты хочешь сделать из меня героя. Проблема в том, что я — трус. И всегда оставался таким. Я сегодня увидел кое-что, и теперь мне надо забыть об этом. А она… вам будет лучше без меня.

Тод схватил его за плечи.

— Черт побери, ты должен прийти к ней завтра! Послушай меня! Если ты ее вообще любишь…

— Я люблю ее. — Кейдж освободился, встряхнувшись. — Как самого себя.

Той же ночью он сел в шаттл от Хитроу до Шеннона. Конечно, бегство представлялось эгоистичным и жестоким поступком, и Тод в своей правоте теперь мог думать о нем все, что угодно. Кейджу было невыносимо тяжело оставлять ее вот так… Впереди его ждала только боль. Он надеялся, что со временем Уинн поймет. Его прекрасная Уинн. Понадобилось несколько дней, чтобы привести все дела в порядок. Тони оставил ей целое состояние в акциях «Вестерн Эмьюзмента». Записал для нее послание, попрощался.

Туман цеплялся за землю. Сланцевая серость залива Голуэй напомнила Кейджу об эоловых столбах. Криогенная капсула ждала, настроенная на сто лет. Он не знал, хватит ли этого, чтобы спасти Уинн. Или себя. Понимал только, что, скорее всего, больше никогда ее не увидит, но на какое-то время обретет покой. Заснет непостижимым сном камней.