Русалки-оборотни - Антонина Клименкова

— Милая Лилия! — горячо воскликнул он, бросаясь перед девушкой на колени, — Быть может, я не столь блистательный оратор, как синьор Винченце, но позвольте…

— Что? — спросила она, потому как, засмотревшись в ясные русалочьи очи, юноша замолк на полуслове, напрочь позабыв выстраданный за день монолог.

— Я… Я мог бы, я готов… — запутался он, пытаясь припомнить блестяще сочиненную речь для немедленного покорения сердца красавицы.

— Ах, бросьте… — промолвила та.

— Что бросить? — переспросил он, оглянувшись.

— Оставьте все это, — повела она плечом. — Вставайте, не то набьете полные сапоги песку.

— Уже набил, — кивнул он, послушно поднимаясь.

Что поделать. С плохо скрытой досадой русалка завела беседу.

— Милый Артур, может, вы расскажете, что же все-таки помешало синьору Винченце нас навестить?

— Эх, его гербарий, сударыня.

— Что?

— Ну эта, всякая сушеная трава в толстой книжке. Он с ней как с писаной торбой носится. Представляете, я его все звал, звал к нам на лето в поместье, в гости к папеньке с маменькой. Уж говорю, так все рады будут! А он согласился приехать, только когда выведал в доскональности, в каких местах усадьба, да какие вокруг леса, да что в них растет. Сумасшедший, право. Говорит, он у нас гостит в этой, как ее — в экспедиции! Представляете, милая Лилия, каждое почти утро встаю, спрашиваю лакея, а он говорит, синьора нет дома, он еще до рассвета на променад отправился. Это в такую-то рань! За крапивой! За чертополохом, колючками всякими.

— Зачем ему это? — удивилась русалка, слушавшая с лестным для юноши вниманием.

— Говорит, для научных знаний.

— Может, аптекарем пойдет служить? — предположила одна из девушек.

— Да что ты! — отмахнулся Артур. — У его дяди в Шотландии знаешь какой замок! Он мне фотографическую карточку показывал. И Винченце — единственный наследник.

— Выходит, и вправду только из любви к науке, — обратив мечтательный взгляд к звездам, вздохнула красавица. — Ради блага человечества.

— Вот-вот, — согласно закивал Артур и, воспользовавшись моментом, подсел поближе.

— Ну а вы чем занимаетесь? — благосклонно поинтересовалась русалка.

— Я-то? Учусь.

— Студент, стало быть, — протянула девица.

— Ага! — смело соврал он, не моргнув глазом, прибавив себе несколько отсутствующих лет прилежания.

— А после кем будете?

— Ну пока не знаю. Папа говорит — банкиром, мама — дипломатическим послом.

— А вы сами бы что выбрали?

— А я б в гусары пошел, — признался будущий барон.

— Ах, гусары! — хором восхитились русалки. — Это так романтично!..

Белокурая Лилия лишь улыбнулась.

Феликс больше не мог вынести этих разговоров, ни слова. Все получалось совсем не так, как он представлял днем. Но как должно было быть — он не мог бы сказать, сам не знал. Ее улыбки почему-то раздражали, звонкий голос резал слух. Он уже жалел, что пришел сюда, — но уйти не мог, как не мог оторвать глаз от силуэта в мерцающем ореоле золотистых кудрей. В эту минуту он презирал себя как никогда в жизни.

Ветви гибкой вербы скрывали его каскадом острых листьев, будто какого-то бессловесного лесного духа. У самых корней, переплетенных клубком скользких змей, недвижно стояла вода озера, невидимая под гобеленом зеленой ряски и круглыми листьями кувшинок.

Отсюда была прекрасно видна и лодка русалок. Они привязали ее к коряге в тростнике — с другой стороны песчаной гряды. Развернутая течением, покачиваясь, лодка выглядывала кормой из зарослей, мерцающим ореолом распускала круги по глянцево-черной поверхности. Возле нее из воды показалось что-то округлое — и сразу же нырнуло обратно с тихим плеском. У костра никто не оглянулся, заняты беседой… Наверное, выдра или бобер вздумал порезвиться, решил Феликс.

Но тут же из воды высунулись две белые руки — почти светящиеся во мраке на фоне борта — и, ухватившись, принялись толкать, раскачивать лодку.

Феликс перевел взгляд — как и вчера, все семь девушек сидели вокруг костра.

Почти бесшумно новая русалка принялась играть с лодкой, рискуя ее перевернуть. Похоже, она ее уже отвязала и теперь раскачивала, будто качалась на качелях, то всем весом напирая на низкую корму, утопляя, то вместе с ней выскакивая из воды почти по пояс. К спине гребнем прилипли темные волосы, блестели мокрые голые груди…

Ему это не мерещится. Феликс шагнул назад, но скользкие корни ушли из-под ног, ветка, за которую он попытался удержаться, с треском обломилась. Он оказался в воде. К лицу прилепились жесткие, как чешуя, листочки, между пальцев струились волоски тины. Темная в бликах гладь сомкнулась над головой, холод влился в рот, горло. Хоть мгновение назад он видел сквозь низко нависающие ветви небо, и берег был… Он погружался в темноту все глубже, но дна под ногами все не было. Течение тянуло вниз, одежда сковывала движения. Он слышал тяжелый гул и удары — кажется, собственного сердца…

Но вдруг сзади кто-то потянул его за ворот. Стремительный взлет вверх сквозь глухую темноту — и он смог вдохнуть. Плеск, шорохи, синева обрушились на него. Он вновь оказался у самой кромки берега, нужно было только протянуть руку и ухватиться за корни.

Он выполз — на твердую землю, покрытую травой и прошлогодними листьями, которая не уходила податливо вниз. Отдышавшись, стерев ладонью с лица зеленую муть, Феликс оглянулся. Сквозь темные отчерки деревьев виднелось танцующее пламя. Одна из девушек, услышав шум, отошла из освещенного круга и стояла, вглядываясь в ночь. Подруги, сидя на прежних местах, с интересом и со смешками ее расспрашивали.

— Наверное, сом плещется, — донесся до него уверенный голос.

Вода под вербами вновь была спокойна. Потревоженная, порванная на лоскутки зелень медленно растекалась, затягивая дыры омута.

— Дурак… — хрипло выдохнул Феликс, стаскивая с плеча длинные стебли кувшинок.

Он встал и побрел прочь, стараясь не оглядываться на блестящее лунной дорожкой озеро.

Девицы ночью темной надумали гадать,

И стали воск топленый на воду выливать.

Из этой их затеи не вышло ничего —

Все замуж собирались за парня одного!

И девки передрались,

И свечек не осталось…

Синьор Винченце, по которому так соскучилась красавица русалка, вовсе не собирался сидеть ночь напролет в библиотеке усадьбы. С превеликим трудом отбившись от порой не в меру услужливого приятеля, велел и слугам его не беспокоить. Запер изнутри массивные дубовые двери, погасил все свечи. В хорошо заправленной маслом лампе прикрутил фитиль и поставил ее в пасть камина — пустующего по летнему времени. Это для создания полоски приглушенного света в щели под дверью, и книги будут в безопасности. А на случай, вдруг кому-то вздумается заглянуть в окна снаружи, он развернул кресло к камину так, чтоб высокая спинка оставила простор фантазии наблюдателя. И на сиденье еще бросил плед, наполовину свесившийся на пол — между гнутыми ножками образовалась занятная тень.