Звезда любви - Элейн Барбьери

– Мне казалось, с этой лошадью все в порядке.

– А где она сейчас?

– В конюшне... она сильно поранилась.

Бак взглянул на Онор. В ней было что-то притягательное, но что – он понять не мог. Наконец он принял решение.

– Предположительно Рул сможет снова ездить верхом через несколько дней, да? – спросил он, обращаясь к Рэнди.

– Примерно так, – ответила Онор. Бак нахмурился.

– У меня здесь не дом отдыха! Советую ему приняться за работу через несколько дней, иначе он будет уволен.

Бак ощутил удивление, охватившее сидевших за столом, но не обратил на них внимания. Девица наглая, но с умом. Где он найдет другого хорошего работника за те деньги, что он платит Рулу, особенно сейчас, когда помощь нужна ему позарез?

Баку не нужно было поворачиваться, чтобы узнать, кто вошел, когда все работники неожиданно посмотрели в сторону коридора. Не ускользнуло от его внимания и то, что Онор не отступила ни на шаг.

Бак напрягся и встал. Удовлетворенный результатом своих усилий, он взглянул на работников:

– Не думаю, что вам надо объяснять простые вещи. Я хочу знать, что происходит на «Техасской звезде» именно тогда, когда это что-то происходит. Никаких оправданий, понятно?

За столом послышался покорный ропот.

– Я голоден, – заявил он Онор. – Мы с Селестой будем есть в столовой. И смотрите, чтобы еда не остыла, когда вы принесете ее.

Онор скривилась. Он все-таки поставил ее на место! Он не допустит, чтобы маленькая насмешница думала, будто победила его.

Бак повернулся к двери в коридор и увидел, что Селеста уходит. Селеста не любит Онор. Он не сомневался, что она возненавидит Онор после того, как услышала их разговор.

Он подумал, что Селеста ведет себя так, словно ревнует его к этой девушке, но отбросил эту мысль. Селеста не станет ревновать такую старую развалину, как он.

Бак решительно двинулся к столовой с извиняющейся улыбкой на губах, предназначенной для молодой красавицы жены.

У него адски болела голова.

Джейс открыл глаза и пробормотал что-то, щурясь от утреннего солнца, светившего прямо в окно. Сарай для угля был пуст. Ему не надо было говорить, что остальные работники встали на рассвете и уже проработали несколько часов, пока он лежит в постели.

Раздосадованный этой мыслью, Джейс отбросил одеяло попытался встать, но пронзительная боль и головокружение бросили его на подушку. Он закрыл глаза, еле дыша, когда его желудок вдруг взбунтовался. Он подождал, пока тошнота пройдет, и заставил себя открыть глаза, услышав легкие шаги.

– Вы пытались встать, да?

Казалось, что Онор появилась прямо из воздуха. Она взглянула на него с непроницаемым выражением лица.

– Вы знали, что вам не следует этого делать?

– Разве? – ответил Джейс, задышав ровнее. Онор подошла ближе.

– Вы упрямитесь или не помните, что говорила Док? Он ощутил на себе ее взгляд. Голова болела, желудок бурлил, но главное, она была так близко, что он с трудом сдержал те чувства, которые не решался ей открыть.

– Думаю, и то, и другое.

Онор села на стул рядом с кроватью. Ее рыжевато-каштановые волосы блестели в лучах утреннего солнца, а чистая белая кожа казалась неестественно бледной.

– Вас сбросила лошадь, вы это помните?

– Кое-что помню, – чистосердечно признался он.

– Вы возвращались на ранчо, когда Уистлер, наверное, поскользнулся. – Онор предвосхитила его следующий вопрос: – Уистлер в конюшне, с ним все в порядке. Док говорит, что и вы поправитесь, если будете лежать еще несколько дней.

– Несколько дней! Да я встану, как только смогу отдышаться.

– Можете попытаться, но Док советует этого не делать.

– Неужели?

В голове Джейса шумело все сильнее. Он закрыл глаза.

– У вас болит голова?

Джейс не ответил. Онор потянулась к пакету, лежавшему на столе. Секунду спустя она поднесла к его губам стакан. Он отвернулся.

– Док оставила это для вас, это вам поможет.

Джейс глотнул. Этот горький вкус был ему знаком, и он привычно поморщился.

– Это я хорошо помню.

– Наверное, вы от этого заснете. Через пару часов я принесу вам поесть.

И тут неожиданно Джейс поймал руку Онор, когда она собиралась встать. У него в голове промелькнули разрозненные видения. Он вспомнил удар о землю, боль, темноту... и что-то еще.

...Пожалуйста.

Он посмотрел на нее – глаза его потемнели от боли.

– Я так рад, что вы больше не злитесь на меня, – прошептал он.

Джейс не отпускал ее руку, даже когда его глаза закрылись, а Онор с трудом сдержала слезы. Она встала, когда его пальцы разжались, борясь с искушением откинуть со лба непокорные темные волосы, разметавшиеся по подушке. Вид у него был ужасный. Повязка, наложенная Док, закрывала большую часть головы, следы засохшей крови были видны там, где рана кровоточила ночью. Его лицо было таким бледным, что густые короткие ресницы казались темными веерами на фоне небритых щек. Он дышал с трудом, и это ее пугало. Она смотрела, как его губы двигались, произнося какие-то слова, в то время как он спал. Эти губы редко улыбались.

Но они имели приятную форму. Зубы у него были прямыми и белыми. Она подумала, что, если бы он неожиданно улыбнулся, это было бы замечательное зрелище. Она так мало о нем знает. Интересно, было ли такое время, когда он улыбался легко и открыто, и еще ее интересовало, что бы она ощутила, если бы он улыбнулся именно ей.

Не желая больше размышлять на эту тему, Онор резко поднялась. Она приехала на «Техасскую звезду» для того, чтобы покончить со своими бесконечными мучениями. Больше ничто не имело значения, и все, что случилось после ее приезда, второстепенно по сравнению с ее целью.

Она должна об этом помнить, и не важно, насколько трудно иногда ей бывает это делать.

Беллами медленно ехал по главной улице Лоуэлла, с трудом сдерживая смех. Дома с декоративными фасадами, единственная немощеная улица, вытоптанные широкие тротуары, бедно одетые прохожие, не имеющие ни малейшего представления о стиле. Во время поездок по Америке он видел десятки невыразительных городков, и Лоуэлл был из их числа.

Беллами разглядывал магазины, мимо которых проезжал. Он сомневался, что в городе найдется хотя бы один человек, нога которого когда-либо ступала по улицам такого цивилизованного города, как Нью-Йорк, или такого волнующего, как Новый Орлеан. Он предполагал, что обыватели и не подозревают, чего им не хватает.