Мужчина в колготках - Александр Валерьянович Песков

хотите, за любые деньги! (которых нет, но что мне оставалось говорить).

Доктор понял, что я сумасшедший и без боя не сдамся.

— Ладно. Есть лекарство, но это очень дорого, и не факт, что поможет, но…

— Никаких «но»! Пишите название!

Было видно, что врач мысленно крутит пальцем у виска, думая о том, какие безумцы эти артисты.

В этот момент я увидел, что рядом со мной стоит Саша. Не выдержал, не усидел в машине, примчался. Он все слышал.

Нашел лекарство, сам вызвался делать мне уколы, он это умеет, у него мама — врач.

Колоть нужно было строго по часам, чуть ли не секунда в секунду. А у меня температура 39, нога уже не черная, а бордово-бурая, воспаление пошло выше… По шесть уколов за один раз. «Пятая точка» превратилась в сплошной синяк. Я выл от боли при любом прикосновении. А Санька молился за меня.

Так прошла неделя, мы поехали на осмотр. Врач смотрел на меня уже не с осуждением, а с интересом. Резать уже не предлагал. И я понял, что появилась надежда. Назначил еще какие-то препараты. Так прошел месяц. Саша колол мне все, что нужно, соблюдал все врачебные предписания.

Через месяц мы снова были на приеме. Теперь уже в глазах доктора я читал недоумение.

— Такого не может быть, а что вы еще делали?

— Ничего, только уколы, которые вы прописали…

Со мной опять случилось то, чего не могло случиться. Чудо. Чудо, которое сотворила любовь.

Я отработал елки. На ноге остался маленький, еле заметный шрам. Саша впоследствии стал моим директором. Но это — лишь название. Он стал моим самым родным человеком на земле.

* * *

Второй случай — совершенно уникальный. Болезнь была деликатная, проблемы в прямой кишке. Доктора говорят — надо оперировать. А у меня через три недели — гастроли в Израиле. Врачи уверили меня, что весь процесс — от подготовки к хирургическому вмешательству до реабилитации — займет 12 дней. Ну надо так надо… Три сложнейшие операции прошли успешно. Правда, ходил я скрючившись. И думал о том, как же мне через несколько дней лететь на гастроли…

За пять дней до вылета я отпросился у врачей в салон — сделать маникюр-педикюр, подстричься, словом, привести себя в порядок перед отъездом. Вызвал машину. И… тут у меня внезапно подскакивает температура! Естественно, поездка в салон отменяется, меня отправляют на обследование и опять — на операционный стол. А на восстановление времени уже нет! Билеты на самолет куплены, все билеты на мои концерты в Израиле проданы, «битковые» залы…

А я не мог даже сидеть, только лежать. В больнице подписал бумаги, что беру на себя всю ответственность за свое здоровье. Саша снова стал моей сиделкой. Погрузил меня в самолет. Купил мне надувной круг, чтобы я мог хоть как-то сидеть, в подгузниках. Потому что я, извините за подробности, не контролировал выход всего из себя.

Перед концертом он делал мне все необходимые процедуры: промывал, как его научили врачи, закладывал лекарство. Потом я надевал подгузник, сверху — концертное платье — и блистал на сцене. Так я отработал все концерты. И никто, ни одна живая душа не догадалась, чего это стоило мне, а главное — моему Саньке.

* * *

13 февраля 2017 года, после великолепной вечеринки по случаю моего дня рождения у меня случился приступ. Поджелудочная. С обследованием я тянул — не до того, у меня концерты, все расписано на несколько месяцев вперед, какие больницы? В какой-то момент мне стало настолько плохо, что я всерьез написал завещание. Саша, который все это время меня как-то мягко увещевал, рассвирепел. Гаркнул на меня и повез в больницу.

Там как обычно, по знакомому мне уже сценарию: осмотр, доктора в шоке, не понимают, почему я еще жив, ситуация критическая, срочно на операционный стол! Операция шла шесть часов. И прошла успешно, как вы понимаете, иначе вы бы не читали эту книгу.

Я мечтал бы о таком сыне. Я его так и называю — «сынулька», они с Дашкой — как брат и сестра. Он — мой директор, который орет на меня, когда я лишний раз выпью коньяка или выкурю сигарету. Он — мой друг. И человек, благодаря которому я жив и имею возможность дарить вам свое искусство.

«Ах, война, что ж ты сделала, подлая…»

Военная тема — одна из самых трепетных в моей семье. О ней не дают забыть судьбы моих родителей — детей войны, судьбы моих бабушек и дедов, которые смотрят на меня со старых фотографий.

Мама рассказывала, что ее отец, Анатолий Вяткин, ушел на фронт в июле 1941 года, а погиб 10 марта 1942-го, в Новгородской области. Его боевой товарищ, на руках которого он умер, завернул его в шинель и так положил в землю. На этом месте теперь братская могила.

Брат деда, Зосим Иванович Вяткин, артиллерист, погиб, сражаясь в польском городе Иновроцлаве, где был крупный узел вражеской обороны. 21 января 1945 года его расчёт одним из первых ворвался в город. В уличных боях артиллеристы вели огонь по пулемётным точкам, засадам вражеских солдат. Продвигаясь вглубь, расчёт оторвался от советских подразделений и почти оказался в окружении. Ему удалось отбить четыре контратаки, подавив огонь шести пулемётов, уничтожив пять групп солдат с фаустпатронами. Во время пятой контратаки весь расчёт выбыл из строя, и тогда Зосим в одиночку продолжил вести огонь. Он успел сделать четыре выстрела, уничтожив миномёт и 10 солдат и офицеров противника, когда был убит пулемётной очередью. Об этом писали тогда все газеты. Зосиму Ивановичу Вяткину посмертно присвоено звание Героя Советского Союза. Его имя выбито золотыми буквами на Поклонной горе.

Некоторых из них, «героев былых времен», мне посчастливилось знать лично. Отлично помню, хоть и был еще совсем маленьким, как к нам приезжал дядя Ленко (Леонид), еще один брат маминого отца, и рассказывал мне, как он гнал фашистов.

Помню, как ездили в Ленинград, к дяде Саше — тоже брату моего деда, генерал-майору, начальнику политотдела Ленинградского округа, члену Военного совета Советской Армии. Когда началась война, он как раз окончил летное училище. Его отправили на фронт, там он командовал бомбардировщиками.

Его брат Ленко служил в пехоте. Как-то перед очередным боем командир говорит, что их с воздуха будет прикрывать лейтенант Вяткин. Дядя Леня подумал: уж не Саша ли это, ведь он же летчик? А о нем ничего с начала войны не было известно. После боя пошел к начальству и