Невская легенда - Александр Израилевич Вересов

чару. Швед поперхнулся, но выпил до дна.

Неотрывно глядя на великана с шевелящимися усами, парламентер попятился к лодке. Кажется, он понял, с кем разговаривал.

Едва лодка под белым флагом скрылась за башней, барабанщик сошел со стены крепости, и сразу же там зарявкали пушки. Произошло это так скоро, что ясно было: во все время переговоров шведы держали на прицеле петровскую батарею.

«Сей комплемент знатно осадным людям показался досаден, — отмечалось в поденном «юрнале», — по возвращении барабанщика тот час великою стрельбою во весь день на тое батарею из пушек докучали паче иных дней, однакож жадного урона не учинили…»

Ядра вздымали землю, рвали ее. В какой-нибудь час превратилась она в поле, по которому прошло стадо диких кабанов. Пушкари сплевывали пыль, набившуюся в рот.

— Снаряжай зажигательный каркас, — распоряжался бомбардирский капитан, закиданный грязью с головы до пят, — господам шведам, вишь, жара не нравится!

В самый разгар пушечной перестрелки на озере показался парус. Первым заметил его олонецкий священник Иван Окулов, оставшийся при войске ждать сына. Батюшка бо́льшую часть времени проводил на береговом посту, высматривал сойму.

Увидел парус, обрадовался:

— Тимошка идет.

Через минуту встревожился. Стариковскими зоркими глазами разглядел, что это не сойма, которую он строил вместе с сыном. Да и парус незнакомый.

Постовые подняли тревогу. Дюжина ладей понеслась на озеро. Вернулись они, держа впереди обшарпанный челнок с дырявым парусом, к которому для убыстрения хода снизу были подвязаны две обыкновенные, только сильно изодранные рубахи.

В заросшем щетиной парне священник не сразу признал сына. А тот, поцеловав его руку, наклонил голову.

— Здоров ли, батя? Не чаял свидеться.

— Сойму-то потерял, что ли? — спросил отец.

— Зато голова цела. И то выгода.

Щепотев топтался, приплясывал на берегу, разминал плечи, говорил громовым голосом:

— От земли отвык. Все в глазах плывет… Нет, как ни кинь, на землице все лучше.

Для полного уверения, что находится не на текучей воде, а на бережку, раза два изо всех сил стукнул сапогом по твердой, схваченной ранними заморозками комковатой почве.

— Что тут у вас? — расспрашивал сержант подбежавших солдат. — Знатной салютацией встречаете нашу лодчонку… А огонь-то в крепости, огонь! Мы его с озера еще ночью разглядели. Что, думаем, за дьявольщина: заря, вроде, не на месте подымается.

От шереметевского шатра к берегу озера уже бежал посланный с приказом явиться немедля. Отдыхать потом. Мыться, переодеваться потом. Спешить к фельдмаршалу.

Вот и сам он, не дождавшись, бежит, по-стариковски отдувается. Мешки под глазами трясутся. Протянул руки.

— Живые, живые вернулись!

Несколько часов спустя младший Окулов и Щепотев парились в бане, врытой в землю на речном берегу. Они хлестали друг друга вениками, поливали горячей водой из ушатов. Потные, красные, с налипшими на тело березовыми листочками выбежали под вечереющее небо.

Тимофей с разбега — бултых в Неву, по которой уже плавали первые льдистые ломкие иглы. Сержант поежился. Но попович схватил его за ногу, потянул в воду:

— Знай нашу ладожскую баньку!

У обоих усталость словно ветром с плеч смахнуло…

Тем временем к устью Свири спешно ушли два судна. Они везли указ — держать на озере сильную заставу против Корелы.

15. ПЕРВЫЙ БРОСОК

Надо было испытать, как шведы держатся в ближнем бою. Бомбардирский капитан отдал «под руку» Бухвостову батальон голицынского полка и сказал:

— Валяй, Леонтьич!

Между мысом, где окопалась батарея, и Нотебургом, ближе к берегу, тянулся продолговатый остров. Был он без единого деревца, облизанный волнами, гладкий, как тюленья голова. Солдаты прозвали его «голыш».

Сержант Бухвостов весь день не сводил глаз с «голыша», прикидывая расстояния до него от берега и от крепости.

Едва завечерело, на Неве, за мысом, солдаты сели в лодки. На первой — вместе с Бухвостовым Родион Крутов и Ждан Чернов.

Все это происходило в такой близости от врага, что разговаривать можно было только шепотом. Команды отдавались вполголоса. Лопаты, дула мушкетов были прикрыты тряпьем, чтобы ничто не звякнуло. Гребцы держали весла на весу. Так и грести станут, без уключин.

Родион и Ждан хорошо помнят слова сержанта, сказанные накануне:

— Как подойдем к «голышу», помните — у каждого в руках жизнь товарищей. Громкое слово либо стук могут выдать нас шведам…

Стемнело. Вода не видна, а слышна. Внятно плещут набежавшие с озера валы.

Сергей Леонтьевич коротко командует:

— Отчаливай.

Лодки вынесло на быстрину. Крутов и Чернов бесшумно, быстро работают веслами, борются с течением. Ни впереди, ни с боков ничего не разглядеть. Где-то в этой чернильной мгле, рядом, другие лодки, и на них гребцы так же, сцепя зубы и обливаясь по́том, одолевают реку.

Гребут долго. Так долго, что Ждан не выдерживает: наклонясь к Бухвостову, спрашивает шепотом:

— Не заблудились мы? Не пройти бы мимо «голыша».

Сергей Леонтьевич с силой толкает его:

— К веслам!

Лежа на носу лодки, Бухвостов до боли в глазах всматривается в ночь. Опасность «промахнуться», не заметить низкий, сливающийся с поверхностью реки остров очень велика.

Полыхнула зарница. Прогремел гром. Выстрелила пушка в крепости. На мгновение черный полог раздернуло и вновь схлестнуло. Этой светлой секунды было достаточно, чтобы разглядеть остров. Но одна тревога сменилась другою. Не заметил ли враг плывущие лодки? Второго выстрела не последовало.

Под днищем зашуршало. Корму сразу занесло. Втроем выскочили за борт, втащили лодку на остров. Постепенно подходили и другие.

Бухвостов проверял людей, считал лодки. Одной не хватало. Пересчитал снова. Одна к «голышу» не пришла. Сержант долго прислушивался. Ни звука, ни голоса. Только волны плещут.

Солдаты уже рыли землю, вкапывались в нее как можно глубже. Мысль о тех, кто пропал еще до начала боя, жалила сердце. Но, может быть, они от берега не отчалили? Может быть, не найдя острова, вернулись обратно?

Едва стало светать, Сергей Леонтьевич глазами обшарил темно-серую, железного цвета реку. Смотрел он вниз по течению. А надо было искать выше острова.

Родион подполз к сержанту и показал на перевернутую лодку, вынесенную на отмель как раз в том месте, где озеро переходит в реку. Как лодка попала в озеро? Отчего опрокинулась? На эти вопросы уже никто не ответит. Ясно лишь, что солдаты, и погибая, не звали на помощь. Не звали, чтобы не раскрыть врагу плывущий по реке батальон.

Все поснимали шапки в память о безвестно погибших…

Через мгновение ни у кого уже не оставалось времени, чтобы думать и сожалеть о случившемся.

Шведы разглядели, наконец, что на острове, между крепостью и берегом, произошло невероятное. «Голыш» изменил форму. Он уже не гладкий, как прежде, а весь вскопан, словно перевернут.