Спящий мореплаватель - Абилио Эстевес

Хуан Милагро улыбнулся и взял чучело черепахи со стола. Он посмотрел в глаза рептилии в надежде найти в этих мертвых глазах какое-нибудь выражение и ответ.

— Это связано с Федритой.

Мамина кивнула:

— Я жду, чтобы ты рассказал мне то, чего я не знаю.

Хуан Милагро поставил черепаху на ее место, на стол. Накрыл кухонным полотенцем, чтобы не видеть мертвых глаз чучела. Сел на табурет, зажег сигарету и закрыл глаза, словно хотел привести в порядок мысли.

Мамина взглянула на него, и ей захотелось поцеловать его в лоб.

Хуан Милагро остался без матери в пять лет, в 1952 году, о его отце никто ничего не знал. В детстве он жил на два дома — в хибаре в Собачьем переулке, где жил Травник, его дед, и в доме на пляже. Мамина еще помнила то холодное, пасмурное февральское утро, когда она Увидела необыкновенно красивого ребенка, мулата, выглядевшего в два раза старше своего возраста, с громадными умными глазами и по-девичьи длинными ресницами. Насупившийся от стеснения, он решительно вылез из автомобиля. Мистер попросил Мамину накормить мальчика. Она дала ему свинину в молоке и кукурузной муке, жаренную с чесноком малангу и сливочное печенье с вареной сгущенкой на десерт и обняла его, потому что почувствовала необходимость обнять этого мальчонку, в котором, как во всяком настоящем мужчине, уже тогда уживались отвага и беззащитность.

Травнику, его деду, на вид было лет сто. Потом они узнали, что он давно так выглядит и всегда будет выглядеть столетним негром. После его смерти доктор О’Рифи распорядился, чтобы мальчик переехал в дом на пляже. Хибара в Собачьем переулке опустела в ожидании лучших времен. И так или иначе, каждый по-своему, все этому обрадовались. Хуан Милагро стал еще одним членом семьи. И даже больше: что бы ни случилось, он всегда оказывался рядом, чтобы приложить всю свою силу, ловкость и чуткость и все уладить.

У доктора были для юноши планы на будущее. Он хотел — Полковник-Садовник подал ему эту идею — отправить Хуана Милагро учиться на Север, в какую-нибудь военную академию, где не обращали бы внимания на примесь негритянской крови и где ему была бы обеспечена неплохая карьера. Но доктор умер в 1954 году при загадочных обстоятельствах, а в 1959 году на острове случилось то, что случилось[60], и путь на Север, в эту землю обетованную, какой он был всегда, преградила непреодолимая стена.

В 1964 году, в семнадцать лет, Хосе Милагро призвали на обязательную военную службу. Не этой судьбы желали для него доктор и Полковник. Тем не менее нельзя не признать, что вернулся он возмужавшим. И в звании унтер-офицера саперного батальона. Возмужавшим означало более высоким, сильным, молчаливым и более уязвимым, как никогда нуждающимся в нежности. И как всегда жизнерадостным, хотя теперь за этой радостью скрывалась какая-то грусть.

К этому времени, после возвращения из армии, относилась история его знакомства с Федритой, дочерью хозяина текстильной фабрики на Кайо-ла-Роса[61]. Белокожей, с черными волосами, которые доходили ей до пояса и которые она всегда распускала во всей их пышной красе. Она жила в районе Ла-Минина, где заканчивались улицы поселка и за полным лягушек и желтых лотосов озерцом начинались пастбища, которые плавно переходили в обширные плантации сахарного тростника, тянущиеся до Ла-Мадамы и Кайо-ла-Роса. Как и все девушки, Федрита влюбилась в Хуана Милагро. Он не придал большого значения этой влюбленности и отнесся к Федрите как к прочим, с элегантной и благородной холодностью. Он жил сам по себе. Днем работал на птицеферме в Росамарине. Вечером помогал Полковнику-Садовнику заготавливать уголь. Потом иногда шел пить пиво и играть в кости в бар «У Энрике» Иногда предпочитал остаться дома и вместе с Мино слушать Бинга Кросби. А когда он чувствовал, что в нем просыпается мужчина, он шел к Мелине, жившей на краю кладбища (того самого кладбища, где дед его был могильщиком), и она, женщина за сорок, принимала его не просто радостно, а страстно и пылко, словно Божью благодать (каковой, вероятно, Хуан Милагро и был для нее на самом деле), и отдавалась ему, как не отдавалась никому, и освобождала его от платы за услуги улыбкой, больше походившей на страдальческую гримасу. На тот момент ему вполне хватало Мелины. Мелины и, разумеется, собственных фантазий, потому что ночью он часто уходил на пляж, уплывал подальше от берега и там позволял своим рукам исполнять капризы воображения. Он был еще очень молод и, окруженный желанием желавших его, нередко отдавал предпочтение собственному воображению, пренебрегая реальностью. Справедливости ради следует отметить, что воображение почти никогда его не подводило.

Федрита, такая же юная, как он, но более зрелая, одним словом, женщина, не была уверена в том, что воображение может служить достойной заменой осязаемой реальности. Ей было мало думать на рассвете о Хуане Милагро и с помощью рук придумывать этого отсутствующего Хуана Милагро. Поэтому она применила все свое искусство, чтобы завоевать мулата. Даже вопреки воле своей семьи (особенно отцовской). Ее семье кастильского происхождения было страшно представить, что внуки родятся отмеченными древней печатью рабства — темнокожими, с жесткой и непокорной шевелюрой.

Однажды ночью Федрита подстерегла юношу в баре «У Энрике», зная, что пиво разгорячит его кровь и заставит отправиться к Мелине. Когда ближе к полуночи Федрита увидела, что он выходит, она пошла вперед и села на камень, лежавший (он лежит там до сих пор) у входа на кладбище. Место было темное и страшное, поэтому мимо никто не ходил. Хуан Милагро заметил сидящую на камне Федриту, прекрасное видение, не внушавшее страха. Или внушавшее приятный страх. Он сел рядом с ней. Она спросила его, не страшно ли ему на кладбище. Он ответил, что, как она наверняка знает, его дед был могильщиком и, кроме того, колдуном-няниго[62]и что мальчиком Хуан Милагро не раз проводил ночь без сна, сопровождая деда на поиски нужных человеческих костей. Она объяснила, что, хотя кладбища и внушают ей страх, она обожает гулять по ним ночью, и попросила его пойти вместе с ней, и он согласился, как и следовало ожидать, зная, что то, чего она хочет, не имеет никакого отношения к смерти. Первый поцелуй случился у подножия нелепой и пышной усыпальницы семьи Эстевес-Сан-Роман. Второй, еще более жаркий, у мавзолея масонской ложи. Наконец, они упали на плиты какой-то безымянной могилы. Она солгала, что девственница, он притворился, что поверил. Две недели спустя она любила его больше всего на свете, и он сделал вид, что любит ее, и они стали жить вместе в хибаре в Собачьем переулке.

Там-то и начались несчастья Хуана Милагро., Он был несчастлив оттого, что покинул дом на пляже, где ему было так хорошо, чтобы сожительствовать с женщиной, которую он не любил и которую, как и следовало ожидать, вскоре начал ненавидеть. И от этого чаще становились визиты к Мелине и ночные вылазки на пляж.