Попрыгунчики на Рублевке - Глеб Соколов

Вдруг по всей улице включились фонари: до полной темноты оставалось еще некоторое время, но сумерки уже вступили в свои права. Килин сунул трубку обратно в карман серого пиджака.

«…Через какое-то время я тебе кое-что расскажу…» – После этих слов Барон неожиданно завершил разговор.

То, о чем говорил Александр, начало сбываться немедленно. Справа, окруженный тенистыми деревьями, из молока сумерек выплыл старинный особняк. Николай мог легко представить его в качестве декорации для съемок фильма об Англии начала прошлого века.

Особняк словно бы состоял из нескольких тесно придвинутых друг к другу кубиков. Разной высоты и ширины, каждый из них был увенчан собственной крышей из красной черепицы. Скаты нависали друг над другом, образуя причудливую конструкцию. Торчало несколько широких каминных труб из кирпича, закоптелого до черноты. С разных сторон нависали изящные балконы наподобие турецких. Двери за всеми ними были наглухо закрыты, но за низенькой оградкой одного из балкончиков Килин разглядел столик с небрежно наброшенной на нем белой скатертью. На нем возвышалось несколько бутылок шампанского, какая-то посуда, сложенная горкой… Свет в окнах не горел. С двух сторон особняк окружен водой, по которой бежала легкая рябь.

Рев автомобильного мотора вывел Килина из оцепенения. Еле успел отскочить, когда огромный автомобиль – человека, сидевшего за рулем, разглядеть не успел – с чудовищной скоростью понесся мимо него по улице. «Порше Кайен» – успел заметить марку Николай.

«Черт возьми! Засмотрелся на этот дом с привидениями, чуть не оказался под колесами!..» – Он торопливо пошел дальше. С двух сторон к дороге подступали густые заросли. Килину стало не по себе. Место было столь унылое и безлюдное, – он жаждал выйти наконец к убогой простонародной многоэтажке, к какой-нибудь полуразвалившейся хибаре с загаженными подъездами, в которой обосновался бедолага следователь. Там хотя бы окажутся люди!..

Но вокруг все такие же дикие места. Килин посмотрел на часы: прошло целых шестнадцать минут, а конца прогулке не видно. Уж не перепутал ли чего-нибудь водитель «Мерседеса»?!

Через несколько минут ходьбы по обеим сторонам дороги появились заборы. Сперва шли зеленые, старые, давно не крашенные… Навстречу опять проехал «Порше Кайен». Тот ли самый – не знал. Цвет – такой же, но мало ли в городе одинаковых машин… Проезжая мимо Килина, джип, и так двигавшийся на небольшой скорости, замедлился.

Пока раздумывал об этом автомобиле, начался новый забор… Современный, из оранжевого кирпича. В глубине, за деревьями в сумерках неярко горели огни большого дома. Килин прошел еще шагов пятнадцать, оказался возле ворот с адресной табличкой. Посмотрев на нее, изумился. Зачем-то сверился с бумажкой, лежавшей у него в портмоне.

Столб черного дыма, уходивший в небо по идеально ровной вертикали, смотрелся на фоне летнего неба ужасающе. Для Вадика эти места – родные, но шоссейная дорога несколько раз делала зигзаги, – не мог с уверенностью определить, где горит.

– У меня!.. – визжал потерявший самообладание Азино.

Пять минут назад трое вылетели из особняка Махмута к площадке – там стояли автомобили. Слепян прыгнул за руль купе, откинул спинку пассажирского кресла – Василиса забралась назад: тесно, колени упирались в водительское сиденье.

Азино сел вперед. Вадик надавил на педаль. Мощный мотор вытолкнул легкий автомобиль с маленького паркинга торпедой. Охрана еле успела раскрыть ворота.

Слепян, в голове которого от пережитых треволнений, от истеричных воплей Рустама стелился легкий туман, неминуемо бы врезался в них, замешкайся секьюрити на лишнюю секунду.

Поворот, другой… Черное дерево, выросшее над элитным районом, клубилось тревогой…

– Поджог!.. Попрыгунчики! – не умолкал Азино.

«Похоже, горит действительно его особняк…» – решил Слепян.

Неожиданное ненастье налетело на широкую реку, которая мерно катила воды к Балтийскому морю, на строгие гранитные набережные, на колоннады дворцов и потемневшие от времени скульптуры. На острые шпили величественных соборов.

Волны все увеличивавшихся размеров бились о камень пристани. Элла, стоявшая у воды, с жадностью ловила приметы надвигавшегося урагана. Ей было известно: в городе объявлено штормовое предупреждение. Даже если бы она услышала о приближении Апокалипсиса, это бы только обрадовало ее. Не потому, что ей было настолько скверно, что она жаждала провалиться вместе со всем миром в тартарары, лишь бы прекратить страдания. Напротив, грудь Фицджеральд вздымалась, все ее существо было наполнено острым ощущением жизни.

Она была странно одета. Не то чтобы наряд ее был плох: с раннего утра бродила по городу в длинном вечернем платье из черного шелка – обнаженные руки, спина… Запястья и пальцы унизаны драгоценностями – это были ее фамильные сокровища. Самые дорогие из них: подвески и бриллиантовое колье – украшали ее уши и жирную шею.

Волосы Фицджеральд растрепаны. Полсуток назад, в два часа ночи, попыталась войти в элитный салон красоты на Невском проспекте. Ей открыли. Самое удивительное: в это время в салоне, помимо охраны, оказался один мастер-мужчина. Не работал и никого не ждал. Этим утром его жена сообщила ему, что уходит к другому. Он оцепенело сидел в ультрамодном парикмахерском кресле, за которым привык творить визажистские чудеса. «Утопиться, напиться, повеситься, убить» – крутилась в его голове карусель бездарных и опасных мыслей. Вид неожиданной клиентки – а Фицджеральд была в том же вечернем платье, что и теперь, с теми же драгоценностями, с дамской сумочкой, набитой рублями и евро, – произвел на элитного парикмахера такое впечатление, что он вскочил с кресла, ринулся на улицу. Чуть не сбил с ног охранника, едва ли не на ходу впрыгнул в первое попавшееся такси. Велел везти себя в аэропорт. Прочь из этого города, в котором провел с рождения всю жизнь и где теперь у него все предпосылки к тому, чтобы сойти с ума и стать, как эта дамочка, разыскивающая ночью место, где бы ей сделали модную прическу!

После визита в салон красоты к мыслям о прическе Элла больше не возвращалась. Всю ночь без устали бродила по городу. По его проспектам и площадям, по набережным, чаще всего возвращаясь именно на это место напротив волшебной решетки Летнего сада – одной из городских жемчужин, причисляемой своими поклонниками к чудесам света. Элла зачем-то пересчитала все ее колонны. Их оказалось тридцать шесть. Долго смотрела на темную Неву и затем отправилась опять бродить по городу, чтобы через пару часов вновь вернуться сюда.

Ноги ее не чувствовали усталости, хотя из пальца, натертого новыми туфлями на высоком каблуке, понемногу сочилась кровь. Два раза во время своей бесконечной прогулки она заходила в ночные супермаркеты. Первый раз купила пакетик чипсов и ярко-красную баночку ледяной «кока-колы» – продавец – молодой парень – вытащил ее прямо из холодильника. Фицджеральд сунула ему в руку двадцать евро и не спросила сдачи. Второй раз, уже под утро, она купила кулек шоколадных конфет петербургской фабрики и пол-литровую банку слабоалкогольного коктейля. Выпив его прямо на ступеньках супермаркета, взяла такси, доехала за семь минут до гостиницы «Астория», в которой накануне остановилась, и, оказавшись в номере, не раздеваясь – лишь сбросив туфли – легла спать. Сон ее продолжался всего несколько часов. Под утро, резко вскочив на кровати, она встала, подошла к зеркалу, бросила на себя короткий взгляд, обулась, схватила сумочку, набитую деньгами. Притворив дверь, – но не до конца, – вышла из номера…