Бриллианты в шампанском - Ирина Асаба

И вдруг тишину леса прорезал беспокойный лай собаки. Сквозь забытье, сквозь уже окоченевшую кожу Лере почудилось жаркое дыхание, и чей-то мокрый нос ткнулся ей в плечо.

— Что там? Что ты там обнаружил, Свисток? — раздался мужской голос.

Собака бегала вокруг своей находки и подталкивала ее носом. Мужчина подошел ближе. Всмотрелся, удивился. Дотронулся до руки женщины и попытался прощупать пульс.

— Дела!.. — протянул он. Потом, не раздумывая, взвалил тело на плечо и, прихрамывая, пошел к бревенчатому домику, стоявшему глубже в лесу. Войдя, он свалил Леру на кровать, набрал на улице снега и медленно, стараясь не поранить кожу, стал растирать ее. Она пыталась прорваться сквозь беспамятство, вырваться из рук мужчины и бежать, но тот крепко держал ее и продолжал свою работу. Когда кровообращение восстановилось, мужчина пошел топить баню. Жарко запылали дрова в небольшой печурке, и белый дымок резво завился из кирпичной трубы.

Мужчина вошел в дом и попытался привести Леру в сознание.

— Вставай, шалая! Вставай! Сейчас тебя лечить буду.

В ответ раздалось слабое:

— Уйди! — И снова она провалилась в беспамятство. Каштановые волосы разметались по подушке, щеки горели лихорадочным огнем, на мгновение открывшиеся глаза были мутны.

Мужчина с трудом посадил Леру, нахлобучил на нее свою шапку-ушанку и завязал под подбородком веревочки, чтоб не сваливалась. Потом вставил ее безвольные руки в рукава полушубка, застегнул на все пуговицы, взвалил на плечо и, приволакивая левую ногу, понес в баню.

В предбаннике было сухо и чисто. Приятно пахло деревом, березовым листом и мятой. Светлые, гладко выструганные лавки были застелены чистыми простынями. На столе стоял закопченный чайник, кружки и банка с вареньем. Парилка уже прогрелась. Градусник, висящий под притолокой, показывал сто градусов.

Мужчина, словно куль, свалил Леру на лавку и стал ее раздевать. Она застонала, не в силах сопротивляться, и снова провалилась в забытье. Когда она была раздета, мужчина вынул из ушей золотые сережки с бриллиантами, снял с волос заколки и золотой крест с шеи. Потом разделся сам и, положив ее руку к себе на плечо, потащил в парную. На верхней полке было очень жарко, он не рискнул положить ее туда, сердце могло не выдержать. Уложил пониже, на махровое полотенце, вниз животом. Потом взял ковшик с настоем мяты и плеснул на раскаленные камни. В бане сразу стало влажно и удушливо жарко. Подперев голову руками, он стал разглядывать красивое женское тело, распростертое перед ним.

Через пятнадцать минут Лера стала подавать первые признаки жизни. Взгляд стал осмысленнее, она даже попыталась что-то сказать, но сил не хватило. Тело было сухим и покрасневшим. Мужчина опять отвел ее в предбанник, налил чай и насильно заставил выпить большую кружку.

Она лежала на белом дереве лавки и смотрела в потолок. Сознание стало проясняться, но думать ни о чем не хотелось. Напротив сидел незнакомый голый мужчина, она сама была в чем мама родила, но это ее почему-то сейчас совсем не волновало.

— Ты кто? — спросил мужчина, заметив ее изменившийся, осмысленный взгляд.

— А ты? — еле слышно прошептала она.

— Я лесник. Вадим. Свисток тебя в лесу нашел. Собака моя. Ты почти голая была, в одной рубашке. Замерзла совсем. Еще бы час, и я уже ничего не смог бы поделать.

Лера отвернула голову к стене.

— Если не хочешь, не рассказывай. Скажи хоть, как зовут.

— Валерия. Лера. Я из дачного поселка.

— Из Лихих Горок?

— Угу.

— Не боись, прорвемся. Пойдем дальше лечиться. — Вадим поднялся с лавки. — Теперь дойдешь сама, а то замучился таскать тебя. Я бывший спортсмен-конник. После ранения у меня, видишь, нога сохнет. Ну да ничего, не смертельно. Вставай. Давай помогу!

Еще трижды водил ее Вадим в парилку, добиваясь, чтобы она начала потеть. Наконец прозрачные капли покатились по шее, груди. Вадим взял замоченный в эмалированной кастрюле веник и, погоняв им горячий воздух, стал прикладывать его к Лериной спине.

Сначала движения его были осторожны, потом все сильнее и быстрее заходил по телу березовый букет, оставляя на коже зеленые монетки листьев. Вадим будто священнодействовал. Он совершал ритуал. Обряд очищения. Он окатывал ее холодной водой и снова тащил в парилку. Потом принес снега и обтер всю с головы до пяток, потом промассировал спину и ноги и снова отправил в парилку. Это действо длилось не менее пяти часов, но для Леры время остановилось. Понемногу она приходила в себя.

Сознание стало возвращаться. И первым делом вместе с сознанием пришел стыд. Ей вдруг стало страшно неловко от того, что она раздета. Эта близость с другим, чужим человеком была так странна, так интимна, так… волнующа. Она старалась не смотреть на него, но глаз невольно натыкался на спокойную мужскую плоть, и Лера прятала глаза.

Наступил завершающий момент лечения. Лесник положил Леру на лавку в помывочной и жесткой, хорошо намыленной мочалкой стал тереть ее тело. Она старательно закрывала глаза, но ее безвольная рука случайно билась о его мужскую гордость, и с каждым разом она чувствовала, что ЭТО меняет форму.

Рука Вадима замедлила движение у нее между ног, и если бы она была сейчас без сознания, неизвестно, совладал ли бы он с собой. Она крепко сжала ноги и сквозь стиснутые зубы прошептала:

— Не надо.

Он промолчал. Выскочил на воздух, упал в снег и вернулся уже в спокойном состоянии. А Лера как лежала на лавке вся красная и распаренная, так и осталась лежать. Он окатил ее теплой чистой водой из шайки, укутал простыней, вставил ее ноги в валенки, надел тулуп, затем оделся сам и повел в дом, на мягкую, пахнущую березовым листом кровать.

Она крепко уснула и проснулась только от солнечных лучей, которые ей били прямо в глаза. Свисток барабанил по полу хвостом, Вадим пил чай. Было тихо и покойно.

— Мне домой пора, — сказала Лера. — Мои, наверное, уже бьют тревогу. Ты проводишь меня?

— О чем речь? — отозвался хозяин. — Надо подумать, во что тебя одеть.

— Ты хоть понимаешь, что спас мне жизнь? — Лера подняла на него полные благодарности глаза.

— Понимаю. Значит, за тобой должок.

— Спасибо. Что я могу для тебя сделать?

— Да это я так… Не надо мне ничего. Давай лучше собираться.

Лера не отходила от Игоря ни на минуту, пыталась выпытать подробности похищения. Но он ушел в себя, ни о чем не говорил, только смотрел на игру вуалехвосток в огромном Сашином аквариуме. В заботах о сыне горе от потери двух близких людей куда-то, скорее временно, ушло за спину. Она возвела бетонную стену между прошлым и настоящим, и эта стена не давала ей расслабиться, выплакать горе, омыть его слезами.

Хоронить Павла Александровича нужно было на Ваганьковском кладбище, рядом с могилой его матери. Буквально за неделю до кончины он говорил Лере об этом. Игорю рассказали о смерти крестного, он и на это никак не отреагировал, по-прежнему был тих и печален. Тетя Вера как-то сразу постарела еще больше и все повторяла, что скоро и ее очередь.