Царица поверженная - Маргарет Джордж

мы опять соприкоснулись, и тогда – его движение казалось растянутым во времени, как во сне, но в действительности, конечно же, все произошло почти мгновенно – он повернул голову и поцеловал меня. Позабыв обо всем, я ответила на поцелуй и почувствовала, что Антоний поднимается со стула, увлекая за собой и меня. И вот мы уже стояли лицом к лицу, не прерывая страстных поцелуев. Не помня себя, я обняла его и прижалась к нему.

Он целовал меня со всей силой страсти, и я, удивляясь самой себе, откликалась с тем же желанием. Его прикосновение открыло тайную дверцу, что так долго оставалась запертой. Она распахнулась неожиданно, и эта неожиданность сделала меня беспомощной.

«Но ведь это безумие! – промелькнула мысль. – Необходимо остановиться!»

Я пыталась отстраниться, но Антоний словно боялся выпустить меня из объятий.

– Я всегда хотел тебя, – тихо прошептал он у самого моего уха, тогда как его левая рука удерживала мой затылок.

Что значили эти слова? Извинение? Он оправдывался в том, что явился в полночь, под надуманным предлогом, в мои покои?

– Полагаю, это началось, когда ты впервые приехал в Египет, а я была еще девочкой? – спросила я словно в шутку.

На самом деле я пыталась успокоиться, унять колотившееся сердце. Оно стучало так громко, что я боялась, как бы Антоний не услышал этот стук – ведь наши головы сблизились, а сердце стучало прямо в висках.

– Не знаю. Но я не забывал тебя. И когда снова увидел тебя в Риме – ярчайшую звезду в созвездии Цезаря… О да, я жаждал тебя как мальчик, увидевший чудесные свечи в лавке, но не имеющий денег. Ты принадлежала Цезарю, и даже мечтать о тебе было изменой. Но… – Он помолчал. – Я все равно желал тебя. Во всяком случае, когда бодрствовал.

Я почувствовала, хотя и не могла увидеть, его смущенную улыбку, и от этого улыбнулась сама.

Теперь между нами возникла обоюдная неловкость: ни он, ни я не знали, идти ли вперед, навстречу желанию, или отступить, укрывшись в безопасном одиночестве. Я решила выбрать второе.

– Мой солдат, – сказала я, как бы шутя, – мой командир.

И снова я попыталась выйти из затруднительного положения, спрятавшись за иронию. Но не получилось.

– Нет, я не твой командир, я просто командир, – возразил он. – Если только ты не возьмешь меня на службу.

Он принялся целовать мою шею около уха.

– Я думала, ради этого и устроена наша встреча. Ради будущих союзов – политических союзов.

– Нет, – снова возразил Антоний, – вот ради чего наша встреча.

Он продолжал целовать меня. Словно играя с моим платьем, он развязал тесемки, и оно упало с моих плеч. Почему я не остановила его? Разум говорил, что нужно сопротивляться, но кожа, которую покалывало от возбуждения, не давала воли разуму. Она страстно желала его прикосновений, словно у нее были собственное сознание и свои потребности.

На палубе находилась стража – стоит кликнуть, и его мигом пронзят копьем. Да что на палубе – прямо за дверью стоит часовой. Положить этому конец можно в одно мгновение: позвать охранника, и он спасет меня от моего тела, охваченного внезапным желанием. Проблема, однако, заключалась в том, что тело решительно побеждало. У меня не было воли позвать людей. Я безмолвно позволяла Антонию целовать себя, гладила его плечи и касалась его волос.

– Я хотел увидеть тебя. Должно быть, я наполовину сошел с ума, если стремился увидеть тебя так сильно, – торопливо, невнятно говорил он. – Это тянулось так долго, а у меня… у меня не было никакого вразумительного предлога для встречи. Ты понимаешь? Моя власть заканчивается на границе Сирии. Я мечтал о том, чтобы ты официально пригласила меня в Египет, но не дождался. Месяц проходил за месяцем, ты молчала, вот мне и пришлось выдумать причину, чтобы вызвать тебя. Да, получилось неловко. Ты, наверное, обиделась и рассердилась.

Он наклонил голову и стал целовать верхнюю часть моей груди.

Волны возбуждения накатывали на меня с такой силой, что я едва выговорила:

– Если б я знала истинную причину, я бы не рассердилась.

– Ты должна была знать. Ты должна была догадаться.

Он замолчал и продолжал целовать меня. Его губы спускались все ниже.

И снова я стыдилась себя, стыдилась желания, которое он во мне пробуждал. Еще один женатый римлянин – не безумие ли с моей стороны вновь вступать на стезю, уже принесшую столько горя?

Я отстранила его и собиралась сказать, чтобы он уходил и не бесчестил ни себя, ни меня; что причиной всему вино, а назавтра он обо всем забудет. Но эти слова так и не прозвучали – ведь он на самом деле мог устыдиться и уйти. А я этого не хотела.

В полумраке я видела его лицо, искаженное вожделением, от которого трепетало его тело. Да что там – и мое тоже. Я забросила руки ему на плечи и потянула вниз, на кровать, стоявшую как раз позади нас. Обнявшись, мы перекатились по ложу, как борющиеся дети. Я пробежала руками по его густым волосам, мигом полюбив это ощущение, а он снова поцеловал меня – на сей раз не торопливо и жадно, а нежно, долго. Это подогрело мое возбуждение еще больше, чем первые горячие поцелуи.

– Я не дикий зверь и не сделаю ничего без твоего желания, – выдохнул Антоний.

Он смотрел на меня серьезно, ожидая ответа.

Я попыталась собраться с мыслями, но в моей голове крутилось одно: сегодняшняя ночь – первая за долгие годы ночь, отданная мне. Я буду не чьей-то вдовой, а просто женщиной. Свободной женщиной.

Мои пальцы пробежали по его плечам – широким, крепким и молодым. Антоний находился в расцвете сил.

– Мой солдат, – повторила я, но уже по-другому, с собственническим оттенком. – Мой командир.

Запустив руку мне в волосы, он привлек мое лицо к своему и поцеловал так, что я забыла обо всем на свете. Мое тело жаждало слиться с ним воедино, и ничто другое не имело значения.

В ту ночь Дионис, темный бог экстаза и вседозволенности, воистину воплотился в Антония. Я не боялась воспоминаний или сравнений, ибо испытанное мною не походило на то, что я знала раньше. Он взял меня сразу, без слов, и заставил позабыть обо всем, кроме него.

Я уступила его страсти, и крик, родившийся в самой сердцевине моего потаенного «я», был сродни тому, что вырвался у меня при первом погружении в воду гавани – теплую, но опасную, пугающую глубиной и неведомыми течениями.

И до рассвета