Дезертирство в Красной армии в годы Гражданской войны (по материалам Северо-Запада России) - Константин Викторович Левшин

создана «Инструкция отрядам по ловле дезертиров в пределах Псковской губернии». Цель данного документа, очевидно, состояла в нормализации отношений с населением, в недопущении его озлобления из-за нередких преступных или попросту бестактных выходок бойцов отрядов. В ней было зафиксировано, что ни один отряд не имел права выезжать на местность и приступать к работе без ведома комдезертир. По прибытии отряда в волость надлежало немедленно уведомить жителей о целях приезда, «стараясь избегать внесения ненужной паники среди населения не имеющих общего с дезертирами». Деятельность отрядов категорически не должна была нарушать ход сельскохозяйственных работ, что было одной из главных причин раздражения как крестьян, так и сельских властей. При облавах следовало всячески избегать «…лишней потравы полевых огородных посевов, а также и посевных трав»[549]. Уполномоченный Псковской ГЧК по Порховскому уезду Козлов, характеризуя настроение населения по отношению к советской власти как «шаткое», объяснил это именно бесчинствами отрядов по ловле дезертиров[550].

Одновременно имели место случаи явного сочувствия со стороны отрядников при проведении репрессий против таких же крестьян – членов семей дезертиров. Это вызвало в некоторых регионах практику привлечения для этой «работы» представителей иных национальностей. Так, китайцев, оставшихся после революции в Туле, местный «руководитель по борьбе с дезертирством» Воднев свел в специальную роту, которую использовал как раз в борьбе с дезертирством. По-русски из всей роты говорили всего несколько человек, но, по словам Воднева, они были чрезвычайно полезны, так как «в тех репрессиях, которые приходится теперь применять к дезертирам, китайцы – народ самый подходящий. Заставить мужика расстреливать дезертира, своего же земляка, не всегда удобно, а карательная рота китайцев может явиться подходящей и надежной силой для всяких спецзаданий губвоенкомата»[551].

Позднее отряды ВОХР были влиты в состав войск ВНУС и продолжили оставаться основной «штыковой силой», на которую опирались уполномоченные комдезертир при проведении операций и облав на Северо-Западе. В конце 1920 г. была издано «Положение о взаимоотношении комдезертир и войск ВНУС», по которому, в частности, комбриги (комполки) войск ВНУС вошли в качестве членов в ГКД, разделив и ответственность за состояние борьбы с дезертирством[552]. 29 декабря 1920 г. экс-председатель Петроградской ГКД Р. М. Модлин, будучи командиром 4-й бригады войск ВНУС, вернулся в состав комиссии уже в новой роли[553].

Так называемые «боевые отряды» при комдезертир формировались в основном из бывших дезертиров, что, конечно, отрицательно сказывалось на их качестве. Осенью 1920 г. из отряда Петроградской ГКД одномоментно было намечено к исключению 78 человек (всего отряд насчитывал порядка 200) с предписанием «впредь воздержаться от укомплектования отряда негодным элементом: бежавшими с фронта, отставшими от эшелонов при отправке на фронт и т. п.»[554]. Отряд при Псковской УКД состоял из 45 штатных и 62 сверхштатных красноармейцев (на август 1920 г.) и был целиком сформирован из бывших дезертиров по слабости воли, добровольно сдавшихся в свое время. В докладе в ГКД 9 августа 1920 г. ему была дана весьма резкая характеристика. Особый упор был сделан на низкий уровень политической воспитанности красноармейцев, «не исключая даже самого руководителя коммунистической ячейки». Бойцы отряда осознавали вред, который несло дезертирство, и необходимость борьбы с ним суровыми мерами, но, как было отмечено, «дальше этих познаний они не идут»[555]. Инспектирование в феврале 1920 г. отрядов при Новоржевской, Островской и Опочецкой УКД выявило крайне слабую дисциплину в них. Одновременно нельзя сказать, что вчерашние дезертиры на новой службе вели свободный образ жизни и их «развитием» никто не занимался. Приведем почасовой распорядок дня указанного отряда:

Вторник: 10–11 ч. Пехотный устав

11–12 ч. Беседы

13–15 ч. Чтение газет

15–16 ч. Строевые занятия.

В мае 1920 г. «для пользы дела» был расформирован и отправлен на фронт пользующийся далеко не блестящей репутацией отряд при Холмской УКД, а отряд Островской УКД передан в распоряжение ВОХР[556]. Из рапорта Новоладожского уездного военного комиссара в ГВК от 10 апреля 1919 г. следовало, что караульная рота, которая использовалась для борьбы с дезертирами в уезде, для этого дела была абсолютно непригодна, так как она состояла «из местных мобилизованных граждан». Земляки-крестьяне, связанные родством, кумовством, знакомством, солидарностью перед лицом советской власти, не слишком рьяно боролись с «летчиками» и уклонистами. Да и самим красноармейцам караульной роты было недалеко бежать до дома! В качестве выхода из этой ситуации УВК предлагал «перевести весь личный состав вышеуказанной роты в другой уезд и взамен привести из такового»[557]. При этом столь ненадежные отряды, состав которых «в критический момент разбежится, а в худшем случае повернет штыки против своих же», были порой чуть ли не единственной реальной боевой силой в уезде[558].

На заседании ЦКД 8 мая 1919 г. слушалось предложение заместителя председателя РВСР Э. М. Склянского о формировании «особых команд» из 12 человек при каждой УКД. Идея не встретила поддержки. Во-первых, это посчитали нерациональным использованием сил, которые полезнее было передать фронту, а во-вторых, опыт деятельности продотрядов дал основание ЦКД посчитать вредным «появление в деревне еще отрядов особого назначения сверх существующих, деморализующих деревню»[559]. Доклад начальника ВГШ Н. И. Раттэля от 5 декабря 1919 г. содержал резкую критику проекта постановления, фактически санкционирующего возможность откупиться от фронта: дезертирам, сдававшим лошадей и подводы, планировалось обещать зачисление исключительно в тыловые части и обозы. Это должно было якобы увеличить добровольную явку и дать армии лошадей. Н. И. Раттэль посчитал данный проект весьма сомнительным. Во-первых, дезертиры и так сдаются неохотно, при этом имея возможность вполне вольготно проживать дома, а предлагалось заманивать их дорогой ценой, то есть лошадью, крайне нужной в хозяйстве. Во-вторых, «самый принцип освобождения от действительной военной службы на… [таких] условиях является недостойным и неприличным для победоносной Красной Армии, открывая возможность откупиться от этой службы даже и лицам, наиболее пригодным в физическом и вообще во всех отношениях»[560].

Также существовал весьма своеобразный метод выявления «бегунцов» – деятельность так называемых лжедезертиров. Как правило, в этой роли выступали заслуживающие доверия красноармейцы. Они обходили деревни и, выдавая себя за дезертиров, выясняли наличие своих «собратьев» в том или ином населенном пункте. Производству широких облав в деревнях или целых волостях также нередко предшествовала посылка лжедезертиров, которые проводили разведку, определяли количество дезертиров, наличие у них оружия и т. п.

Сложность изучения данного вопроса состоит в том, что доклады лжедезертиров доступны в небольшом количестве, сведения об их деятельности весьма отрывочны. Они, как правило, оседали в комдезертир уровня не выше уезда. В отчетах о той или иной проведенной операции, облаве не говорилось прямо, что источником информации