Император. Кровь богов - Конн Иггульден

– Вы подняли мятеж, отказавшись подчиниться приказу, – продолжил Антоний. – Мятеж должно смыть кровью. Вы это знали, с того самого момента, как поступил приказ из Рима. И вот тот камень, который начал падение в тот день. Центурионы! Выполняйте свой долг.

С мрачными лицами центурионы достали боевые топоры и занесли их тупой стороной над головами осужденных. Резкими ударами они стали разбивать им головы, одному за другим.

Брызги крови и ошметки мозга летели с поднимающихся топоров, попадая на лица тех, кто стоял в первых рядах. Легионеры глухо зарычали, офицеры криками пытались восстановить порядок. Они стояли, тяжело дыша, со злобными лицами, испытывая отвращение, но и зачарованные смертью.

Когда последнее тело упало, выплеснув на землю кровь и мозги, Марк Антоний, тяжело дыша, обвел легионеров взглядом. Их головы медленно поднимались, но во взглядах более не читалась жажда уничтожения. Их удалось удержать. Большинство понимало, что худшее позади.

– И камень упал. Это все, – вновь заговорил консул. – А теперь я скажу вам кое-что о Цезаре. – Если бы он даже пообещал им золото, то не смог бы добиться столь полной тишины: никто не издавал ни звука. – Это правда, что за содеянное в мартовские иды не отомстили. Я сам предложил амнистию, зная, что в этом случае убийцы Цезаря не будут больше видеть во мне опасность для себя. Я хотел обратиться к народу Рима, я не мог допустить, чтобы меня изгнали или убили, как друга Цезаря. Змеиное гнездо – вот во что превратилась политика в Риме.

Теперь люди уже не расходились: наоборот, они надвинулись на Антония, чтобы услышать новости, которые он привез. Брундизий далеко от Рима, напомнил себе Марк Антоний, так что до них докатывались только базарные сплетни и слухи. Несомненно, у Сената есть шпионы, которые доложат о его речи, но к тому времени он будет уже далеко отсюда. Он сделал выбор, покинув Рим с женой и детьми, и не собирался отступаться от задуманного.

– Некоторые из тех, кто несет ответственность за убийство, уже покинули страну. Таких, как Кассий и Брут, нам не достать, во всяком случае, пока. И однако один из убийц Цезаря, который был среди тех, кто набросился на него в театре Помпея, еще в Италии, на севере. Децим Юний верит, что уехал достаточно далеко от Рима, чтобы не опасаться мести.

Консул помолчал, наблюдая, как меняется выражение обращенных к нему лиц. Собравшиеся начинали ему верить.

– Я вижу перед собой шесть легионов, – продолжал он. – Децим Юний – наместник области у подножия Альп, у которого лишь несколько тысяч солдат, нужных для поддержания порядка. Может ли он чувствовать себя в безопасности от нас? Нет, не может. – Антоний оскалился, и его голос стал еще громче. – Вы требовали отомстить за Цезаря. Я здесь, чтобы повести вас на его врагов.

Легионеры отреагировали радостными криками, хотя лишь минуты назад были готовы его разорвать. Марк Антоний отошел от края возвышения, довольный собой. Сенат рассчитывал, что он потеряет лицо, отдав приказ казнить каждого десятого. Вместо этого он завоевал доверие легионов ценой жизни сотни преступников. Он улыбнулся, представив себе, как вытянутся лица Бибула и Светония, когда они получат эти новости.

Он повернулся к легатам и нахмурился, увидев среди них человека, которого отстранил от должности. Тот стоял бледный как мел.

– Каким ты командовал легионом? – спросил Марк Антоний.

– Четвертым Феррарским. – На мгновение глаза легата вспыхнули надеждой.

– И кто твой заместитель?

Мужчина сжался от страха, окончательно понимая, что его карьера рухнула.

– Трибун Либурний, консул.

– Скажи ему, чтобы он пришел ко мне. Я должен понять, может ли он командовать легионом.

Легат, закусив губу, предпринял последнюю попытку:

– Я назначен Сенатом.

– Как я и говорил, сегодня Сенат – это я, с правом снимать с должности и назначать. А теперь уходи. Если я увижу тебя вновь, то прикажу казнить.

Мужчине не оставалось ничего другого, как отсалютовать правой рукой и покинуть возвышение. Антоний повернулся к остальным легатам.

– Вы все идете со мной. Нам надо спланировать кампанию. – И тут новая мысль пришла в голову, когда он уже собрался спуститься по ступенькам. – А где военная казна?

– В Риме, консул. Она была у нас, но Цезарь приказал отослать ее на Марсово поле, Седьмому Победоносному.

Марк Антоний на мгновение закрыл глаза. Богатства Цезаря находились на расстоянии вытянутой руки, а он их упустил. Боги дали ему легионы, но одновременно лишили возможности заплатить им.

– Неважно. Пойдемте со мной.

Агриппа потер лоб, стирая усталость и пот. Он нашел место, где смог прилечь – на груду мешков из-под овса под временным деревянным навесом. «Мне нужно только несколько минут, – сказал он себе, – чтобы силы вернулись». Октавиан напоминал зимнюю бурю, обрушившуюся на Марсово поле. До его прихода легионы, казалось, плыли по течению, брошенные на произвол судьбы. Для стороннего наблюдателя ничего вроде бы и не изменилось. Часовые требовали пароль, люди выстраивались в очереди за едой, кузницы работали без остановки, чтобы поддерживать боеготовность легионов. Агриппа зевнул так сильно, что едва не вывернул челюсть.

Однажды он видел матроса, которого в шторм ударило по голове упавшей мачтой. Дождь смыл кровь, и человек продолжал работать, закрепляя паруса и завязывая веревки под вой ветра. Несколько часов спустя, когда шторм поутих, матрос шел с носовой части корабля и вдруг громко вскрикнул, упав без сознания. После этого он так и не очнулся, и день спустя его тело пришлось сбросить за борт. Точно так же и легионы оглушила смерть Цезаря. Они продолжали выполнять свои обязанности, но с остекленевшими глазами и молча, как тот матрос. Прибытие Октавиана все изменило, думал Виспансий Агриппа. У них вновь появилась цель. Моряк видел это в веселых приветствиях незнакомцев, которые узнавали в нем друга нового Цезаря, видел в энергии, которая пришла к легионерам на смену апатии и отчаянию.

Он улыбнулся при виде Мецената, который трусцой бежал по лагерю, ведя за собой двух лошадей на длинных поводках. Римский патриций раскраснелся и вспотел. Они обменялись веселыми взглядами, молчаливо сокрушаясь о взаимных страданиях.

– Ноги не держат тяжелые кости? – оглянувшись, спросил Меценат.

Агриппа рассмеялся, но не сдвинулся с места. Никогда раньше он так не ценил выбор, сделанный в пользу флота, как в тот момент. Центуриону-капитану, который командовал кораблем, редко приходилось ходить, и уж тем более, он не перетаскивал горы припасов и снаряжения. Теперь же ему не поступало новых приказов с флота: в этом Меценат оказался прав. Но его затянул водоворот действий Гая Октавиана, хотя он одобрял далеко не все. Они едва успевали осмыслить достигнутое, как Октавиан уже двигался дальше, заряженный какой-то маниакальной энергией, которой Агриппа мог только завидовать.

Даже морскому офицеру, каким был Агриппа, приходилось признать, что подготовка легиона к маршу производила впечатление. Каждый легионер и командир досконально знали свой маневр, и очевидный хаос в считаные мгновения превращался в идеальный порядок мечей и щитов. Однако на этот раз речь шла не о внезапном вступлении в бой. Октавиан отдал приказ полностью свернуть лагерь, и по мере того, как уходило утро, солдаты завершили свои дела и теперь стояли, глядя на город. Посмотрел туда и Агриппа – благо он не жаловался на остроту зрения, отточенную внимательным наблюдением за горизонтом во время плаваний. Как и Мецената, его поражало честолюбие их друга. Этот марш в центр города, прямо в пасть Сената, казался безумием. Моряк покачал головой и сухо улыбнулся сам себе. Теперь он следовал не за Октавианом. Он следовал за Юлием Цезарем. И если бы Цезарь повел своих людей в царство Аида, они пошли бы без малейших колебаний.