Пещера невольницы-колдуньи. Шахразада - Шахразада

— Ты говорила, что она ласковая?

Эриния откусила кусочек дыни, и он показался ей восхитительным.

— Очень ласковая. Хотя я не знаю, что произойдет, если она подумает, что я в опасности. — Девушка взглянула Рахману в глаза. — Она не привыкла к разлуке со мной и, быть может, пропадет без меня.

Рахман неловко поежился, понимая, что это еще одна боль, которую он причинил Эринии.

— У тебя есть еще сокол…

— Тиль — прирожденный охотник. У него очень независимый характер. Он ревнует меня к Нюкте и все время пристает к бедной кошке. — Эриния улыбнулась, словно вспомнив что-то. — Можешь не поверить, но она его немного побаивается.

— Отчего же?

— Потому что Тиль главенствует в этой паре. Он сверху бросается на бедную Нюкту и заставляет ее съеживаться. Конечно, она могла бы ранить или даже убить сокола одним ударом лапы, но ей это не приходит в голову.

— Слабый может быть могущественным. Все сводится к храбрости, разве не так?

Эриния согласно кивнула.

— Отец говорил, что птица так ведет себя из любви ко мне и что уважение к Тилю удерживает кошку от ответных действий. — Девушка покачала головой. — Тиль замечательный, очень умный сокол.

Рахман смотрел, как в свете фонаря мерцают и переливаются ее волосы. Но требовалось как-то дать ей понять, что и предмет разговора ему более чем занимателен.

— Замечательно!

— Мой отец тоже так думал.

— Я когда-то встречал господина Фархаддина, когда был моложе, но не разговаривал с ним. Он пользовался большим уважением у царских особ.

Эриния теребила зеленую тесьму, обрамлявшую подол ее платья.

— Все любили его — он был честным и добрым человеком. Если бы ты только знал, как он был добр ко мне, ты бы понял… — Она внезапно замолкла. — Он был выдающимся человеком.

Рахман налил в чашу вина и протянул ей.

— Ты и сама необыкновенная.

Глядя в глубину его темных глаз, Эриния чувствовала, как ее влечет к нему.

— Еще одна лесть… Должно быть, сегодня ночь восхвалений. Ни один человек, кроме тебя и моего отца, не находил во мне ничего примечательного.

Рахман смотрел, как она поднесла чашу к губам и отпила глоток. Не в силах сдержаться, он взял у нее чашу и поставил на стол. Обхватив рукой ее талию, он медленно привлек ее к себе.

— Я хочу снова держать тебя в объятиях. Не понимаю, что ты со мной сделала.

Эриния не успела ответить, как он приподнял ее голову за подбородок и прошептал:

— Я испытываю невыносимые муки, не в состоянии думать ни о чем другом, кроме тебя, с тех пор как мы вместе купались в пруду.

Рахман склонился к ней, и Эриния широко раскрыла глаза. Но при первом же легком прикосновении его губ к ее губам глаза ее закрылись. Их учащенное дыхание смешалось. Девушка услышала, как он застонал, когда притянул ее к себе на колени и полностью завладел ее губами.

Эриния совсем потеряла способность думать. Она хотела бы никогда не расставаться с Рахманом — ни в этой жизни, ни в следующей. Медленно и робко, словно украдкой, она подняла руки и обвила ими его широкие плечи.

Не прерывая поцелуя, Рахман поднял ее на руки, и Эриния не воспротивилась, хотя поняла, что он понес ее на ложе. Он осторожно положил ее среди мягких подушек и опустился на постель рядом с ней, сжимая ее в объятиях. Хотя Рахман, по-видимому, сдерживал себя, Эриния без колебаний прижалась к нему всем телом и задохнулась от удовольствия, ощутив его отвердевшую плоть между своих бедер. Рахман упивался сладостью ее губ, словно это был сладчайший нектар. Кожа ее была нежнее шелка, от волос исходил аромат экзотических трав. Теперь он хотел овладеть ею полностью.

— Подари мне себя, — прошептал он, целуя ложбинку между ее грудей.

Эриния задрожала от желания, когда его ладонь ласково накрыла ее груди, плавно передвигаясь от одной к другой. Она испытывала внутри непонятное томление, неуемную жажду, предвкушение, и когда он прервал поцелуй, почувствовала себя обманутой.

— Будь моей, Эриния! Стань со мной одним целым!

Эриния почувствовала, как он остановился, когда его пальцы наткнулись на подвеску, которую она забыла снять.

Все волшебное очарование момента мгновенно улетучилось, и Эриния в ужасе застыла. Предостережение отца внезапно всплыло в памяти. Она допустила неосторожность. Рахман уже поднял подвеску и поднес ее к свету. Огромный черный алмаз засверкал, подобно колдовскому пламени.

Рахман нахмурился:

— Что это такое?

В панике Эриния вырвала украшение из его пальцев и сунула снова под платье.

— Это всего лишь безделушка, принадлежавшая моей матери.

— Нет, это не безделушка, — сказал он, пристально глядя на нее. — Если мои глаза не врут мне, это царское украшение.

Эриния попыталась придумать что-нибудь, что удовлетворило бы его любопытство, — сказать ему правду она не могла.

— Мой отец был придворным дрессировщиком животных, — напомнила она ему. — Он получал много прекрасных подарков от царя.

«Что соответствует истине, — подумала она. — До некоторой степени». Конечно, отец никогда не получал такого драгоценного подарка, как эта подвеска. Эриния опустила глаза, чтобы Рахман не смог прочесть в них обман.

— Я не сомневаюсь, что твой отец получал много подарков, — сказал он с недоверием. — Но царскую кошку, думаю, вряд ли.

Она явно что-то скрывала! И незнакомое ему до сих пор чувство ревности охватило Рахмана.

— Какой-то мужчина царского рода сделал тебе этот подарок?

— Я же сказала, это украшение принадлежало моей матери.

По глазам было видно, что она говорит правду, но все же она обманывала его, хотя каким образом, Рахман не мог постичь. Он привлек ее к себе и коснулся губами пульсирующей жилки у шеи.

— Милая, милая Эриния, доверься мне…

Эриния не услышала шагов, предупреждавших, что кто-то вошел в шатер, но Рахман услышал. Он быстро выскользнул из-за сетчатой занавески и плотно задернул ее, чтобы спрятать девушку.

— У тебя должны быть очень серьезные причины, чтобы без спроса явиться сюда! — сказал он гневно.

Эриния услышала голос другого мужчины:

— В городе появились люди, которые ищут бея Хамила, повелитель. Твоим людям удалось завлечь их в старые конюшни, но долго ли они смогут удержать их там… Тебе нужно торопиться.

Сетчатая занавеска отдернулась, и Рахман с грустью в темных глазах протянул Эринии руку.

— Долг прежде любви, моя красавица.

— Мне не следовало… — начала она.

Рахман прижал ее к себе так крепко, что девушка не могла вздохнуть.