Путь на восток - Мила Гусева

героя ещё ближе. Отчаянно желая отомстить ему за собственное безволие, я с силой впиваюсь зубами в нижнюю губу. На кончике языка остаётся металлический привкус крови.

Торп шипит от резкой вспышки боли, а секундой позже его рука отпускает моё запястье и бесцеремонно ложится прямо между бёдер.

И черт возьми… это подобно самому мощному урагану последней категории. У меня вырывается протяжный предательский стон, утонувший в очередном яростном поцелуе.

Прикосновения мужских пальцев становятся более уверенными и настойчивыми — и хотя ощущения притуплены плотной тканью джинсов, от каждого движения его руки между моих ног по телу словно проходит мощный электрический импульс. Убийственный тысячевольтный разряд, безжалостно испепеляющий все мысли и желания, кроме одного. Я хочу его. Целиком и полностью.

Хочу чувствовать его руки на своём теле, его губы на своих губах и его член глубоко внутри. Как можно скорее, как можно сильнее, как можно жёстче.

Лихорадочные горячечные поцелуи перемещаются на шею — обжигающие губы хренова героя скользят от мочки уха до ложбинки между ключицами. Оставляют влажную дорожку, прикусывают разгорячённую кожу и наверняка оставляют мелкие созвездия синяков — словно крошечные знаки обладания. Словно визуальное подтверждение, что я потерпела окончательное и бесповоротное поражение в борьбе с самой собой.

Но я не чувствую себя проигравшей.

Рука Торпа, настойчиво ласкающая меня между призывно раздвинутых бёдер, на мгновение исчезает — но лишь для того, чтобы ловко подцепить пуговицу на джинсах, вытянуть её из петельки и рывком дёрнуть молнию вниз. А потом его пальцы проникают под одежду, касаются клитора сквозь тонкую ткань насквозь промокшего нижнего белья… И пульсация внутри становится невыносимой.

Я притягиваю его максимально близко, чтобы яростно прикусить зубами мочку уха и сбивчиво прошептать одну-единственную фразу.

— Трахни меня.

— Это я и планирую сделать.

Он почти рычит от возбуждения, вжимая моё тело в холодный металл крыши всем своим весом и вновь впиваясь в шею жестоким укусом на грани боли и наслаждения.

Пальцы Ксавье поспешно отодвигают в сторону узкую полоску нижнего белья, собирают горячую влагу, умело касаются набухшего клитора круговыми движениями — и я уже не могу сдерживать рвущиеся наружу стоны.

Даже если кто-то услышит, наплевать.

На всё наплевать.

Я слегка поворачиваю голову вбок, открывая ему больший доступ к шее и подаваясь бёдрами навстречу каждому движению руки — интенсивность воздействия зашкаливает за критическую отметку. Мышцы внутри отчаянно пульсируют, сжимаясь вокруг пустоты и требуя большего, чем умелые прикосновения пальцев.

И вдруг расфокусированным боковым зрением я улавливаю смутное движение на горизонте — от кромки леса, пошатываясь, отделяется фигура.

А следом ещё несколько.

Твари. Они снова здесь.

Комментарий к Часть 7

Други мои, сердечно благодарю за ваши отзывы к предыдущей главе и обязательно отвечу на них немного позже. Всех люблю, всех обнимаю

Ну и конечно, очень жду вашего мнения

========== Часть 8 ==========

Комментарий к Часть 8

Саундтрек:

The Score — Miracle

Приятного чтения!

Хренов герой ориентируется мгновенно — проследив направление моего взгляда, разжимает кольцо невыносимо крепких и ужасающе приятных объятий, после чего подхватывает небрежно отброшенную в сторону винтовку. Отточенным движением снимает оружие с предохранителя, чуть прищуривается, прицеливается… И промахивается.

Оно и немудрено.

Стандартная берданка имеет прицельную дальность около полутора километров, а расстояние до кромки леса, откуда надвигается несколько тварей, метров на двести больше.

— Дай сюда, — шиплю я сквозь зубы и принимаю сидячее положение, чтобы вырвать винтовку из его рук.

Приходится выждать пару минут, чтобы подпустить живых мертвецов поближе.

Невольно вспоминаю уроки дяди Фестера, когда мне было тринадцать, а его только выпустили из тюрьмы в Акапулько. Мы практиковались в стрельбе, метании ножей и рукопашном бое на заднем дворе нашего поместья — я регулярно возвращалась домой в синяках, чем доводила мать едва ли не до сердечного приступа.

Помню, как она тщательно отмеряла по каплям настойку из белладонны, театрально держась за сердце и утверждая, что юной леди не пристало заниматься подобными вещами. Настоящей леди в пример матери я так и не стала — и лишь это спасло мне жизнь на руинах мира.

Делаю несколько глубоких вдохов и выдохов, чтобы унять учащённое дыхание, предательски сбившееся после раскованных прикосновений проклятого Торпа. Ещё пара секунд уходит на то, чтобы прицелиться — а потом ночную тишину вспарывает череда оглушительно громких выстрелов, отозвавшихся эхом где-то в поросших кустарниками холмах.

Весь квартет мерзких тварей падает замертво, и я удовлетворённо выдыхаю.

Похоже, сегодня опасность миновала.

— Ух ты, — восхищённо бормочет хренов герой прямо над ухом. Горячее дыхание опаляет и без того разгорячённую кожу, а его руки снова оказываются на моей талии, пытаясь притянуть максимально близко… Пытаясь опять сломить мою силу воли, на поверку оказавшуюся катастрофически слабой. Oh merda.

Я резко подскакиваю на ноги и отшатываюсь на шаг назад. Торп взирает на меня с искренним недоумением и вопросительно вскидывает бровь. Какой ужасающий кошмар. Осознание произошедшего буквально бьёт обухом по голове — если бы не твари, я бы и впрямь позволила трахнуть себя прямо на крыше гребаного трейлера, напрочь позабыв о присутствии остальных. И окончательно поправ собственные принципы, которые во многом помогли мне пережить апокалипсис.

Неизвестно, удалось бы мне уцелеть в агонизирующем мире, если бы не тотальное равнодушие к людям.

В самом начале эпидемии, когда на выезде из Нью-Йорка образовалась многокилометровая пробка, а власти пытались лгать со всех экранов, что ситуация под контролем, я встретила бесчисленное множество отчаявшихся людей. Они барабанили в боковое стекло моего Мазерати и других машин на парализованном шоссе, умоляя взять их с собой — или хотя бы забрать их детей и увезти подальше от воцарившегося безумия.

Я игнорировала всех и не испытывала даже тени сожаления — потому что прекрасно осознавала, что заражённым может оказаться любой из них. Даже кудрявая девочка лет шести в голубом платьице с оборками, которая утирала слёзы крохотными кулачками, пока её мать захлёбывалась рыданиями от ужаса и буквально падала на колени перед каждым автомобилем, проезжавшим мимо.

Но законы выживания были жестоки испокон веков. И потому я равнодушно отвела взгляд от испуганного детского личика и нажала на педаль газа — а через пару секунд увидела в зеркало заднего вида, как на мать девчонки набросился кровожадный мертвец в форме полицейского.

Нет. Однозначно нет.

Если бы мне не было тотально наплевать на всех и вся, я не протянула бы и недели.

— Уэнс? — идиотское сокращение окончательно отрезвляет затуманенный возбуждением рассудок и возвращает привычную ясность ума.

— Забудь. Ничего не было, — категорично отрезаю я,