Бенкендорф - Дмитрий Олейников

Брат нашего героя, Константин, начал свою Отечественную войну в первые же дни нового, 1812 года. 5 января он, будучи советником русского посольства при дворе неаполитанского короля Мюрата, бился на шпагах со ставленником Наполеона, графом Эксельманом. Это была «четверная» дуэль: одновременно русский посол Долгоруков дрался с французским послом Дюраном. Причиной стали разногласия в понимании тонкостей дипломатического протокола: на новогоднем приёме Дюран нагрубил Долгорукову и толкнул его, а в ответ получил оплеуху. За вызовом Дюрана последовал и вызов «оскорблённого» случившимся Эксельмана — его и перехватил Бенкендорф-младший. Долгоруков зацепил Дюрана своим клинком, и они примирились. Константин закончил дуэль «вничью»: ранил противника и был ранен сам. Самолюбие было удовлетворено, но дипломатическая карьера испорчена — всем участникам была гарантирована отставка.

Пока велось разбирательство, пока между Неаполем, Парижем и Петербургом скакали курьеры, тёмная грозовая туча наполеоновской армии уже нависла над границами России.

Для Александра Христофоровича война началась со сцены, известной по великому толстовскому роману, соответствующему эпизоду знаменитого фильма С. Бондарчука и произошедшей на самом деле: с бала в загородном имении генерала Беннигсена Закрет, близ Вильно. Празднество было устроено высшими сановниками в честь императора Александра I; на его организацию было решено сделать «сбор» в свите по сто червонцев с человека. Вошёл в долю и Бенкендорф.

«Блестящее собрание разряженных женщин, военных в богатых мундирах и орденах с алмазами; рассыпавшаяся на зелёной лужайке огромная толпа, пестревшая разнообразными и блестящими цветами своих одежд; старые деревья, образовывавшие обширные пространства зелени; река Вилия, отражавшая в своём извилистом течении и лазурное небо, и розоватые оттенки солнечного заката; лесистые вершины гор, исчезавшие в туманном горизонте, — всё представляло чудную картину…»1

В самый разгар «роскошных увеселений» к царю подошёл генерал-адъютант Балашов и тихонько доложил о приезде курьера от генерала Орлова-Денисова, чей казачий полк стоял на самой границе. Курьер привёз известие неожиданное — и давно ожидавшееся: Наполеон навёл мосты через Неман и начал переход на русскую территорию.

Александр потребовал от Балашова сохранить эту новость в тайне и пробыл на балу ещё час, стараясь сохранять самообладание и даже весёлость. Однако, как заметил генерал Ермолов, от окружающих (в том числе и от Бенкендорфа) не могло укрыться произошедшее смятение, что «дало повод к заключениям о причине внезапного прибытия… Вскоре затем разгласила молва, что французы перешли Неман недалеко от Ковно, что город занят ими и казаки на передовой страже отступают, разменявшись выстрелами»2. Бенкендорф запомнил, что последовавший наутро «отъезд императорской квартиры, всех военных и гражданских чиновников, их жён и множества жителей Вильны… представлял настоящий базар. Остановились и пришли в себя только в Свенцянах»3.

Роль флигель-адъютантов в развернувшихся затем событиях оказалась далека от выполнения незначительных придворных поручений мирного времени. А. X. Бенкендорф и С. Г. Волконский очутились среди тех, чей вклад в относительно благоприятный исход начального периода войны был весьма значительным.

Как известно, Наполеон быстро вбил клин между двумя основными русскими армиями — Барклая и Багратиона. Предугадав вполне резонное желание этих армий соединиться, он решил устроить ловушку второй, меньшей по численности, армии Багратиона. Вместо того чтобы всей массой навалиться на первую армию и подставить тыл Багратиону, Наполеон разделил свои войска на две группы, каждая из которых численно превосходила противостоящие ей русские войска. Идущий на север Багратион должен был натолкнуться на силы лучшего наполеоновского маршала Даву. А если бы он отказался от намеченного командованием «наступления», остановился или начал отход, то его настигли бы другие вторгшиеся колонны (с юга шли корпуса австрийцев и саксонцев, а с запада надвигались части вестфальцев под командой младшего брата Наполеона Жерома). В своих «Записках» Бенкендорф сообщает, что посланному для переговоров Балашову Наполеон уже объявил, что «армия Багратиона несомненно отрезана и погибла»4. Опасность была реальной: отряд знаменитого Дорохова, промедливший всего два дня из-за ожидания так и не пришедших предписаний, вырывался потом из затягивавшейся петли чуть ли не на виду у всей Великой армии; при этом его пехоте пришлось совершать по жаре переходы, изнурявшие до кровавого пота.

Флигель-адъютанты обеспечивали ту жизненно необходимую связь, которая поддерживала координацию двух разобщённых русских армий, выясняя попутно реальную обстановку. Бенкендорф был отправлен Александром I, фактически взявшим на себя роль главнокомандующего, непосредственно к Багратиону, сообщение с которым прервалось уже на третий день войны.

Не все посланцы императора добирались до мест назначения. Некоторые не находили адресатов в районе квартирования, другие, наткнувшись на французские части, возвращались назад.

Бенкендорфу удалось прорваться. 18 июля он не только привёз Багратиону письменные приказы, но и передал наиболее секретную информацию, которую нельзя было доверить бумаге: первая армия не атакует французов и не будет давать битву у Вильно, а отходит на северо-восток, к Дрисскому укреплённому лагерю, чтобы там принять сражение. Поэтому Багратиону нельзя идти к Вильно, где его ждёт ловушка; он должен отклониться к востоку и, таким образом, избегнуть столкновения с поджидающими его войсками Наполеона.

Об изменение планов Багратион немедленно сообщил своему соседу атаману Платову: «С флигель-адъютантом Его Императорского Величества Бенкендорфом… я имел счастие получить именное повеление, чтобы тянуться в соединение к 1-й армии, взяв путь на Новогрудок и Вилейку (то есть намного восточнее намеченного ранее маршрута. — Д. О.)… Его Императорскому Величеству в заключение своего повеления благоугодно было поставить мне, ввиду устремления неприятеля на меня в превосходных силах, иметь Минск и Борисов пунктами моего отступления»5.

Скорректировав таким образом планы, Багратион отказался от «наступательного движения» в западню. Он поспешил на северо-восток, ускользая от преследовавшего его Жерома Бонапарта и надеясь обогнать войска Даву на дороге к Минску. Это состязание двух армий в «беге» было поважнее некоторых сражений.

«Мы шли так скоро, что нередко делали 70 вёрст в сутки, не имея времени сварить кашицы солдатам, — вспоминал один из багратионовских офицеров, — часто навешивали котлы, разводили огни и в мгновение варку сию убирали, выливали наземь и продолжали ретироваться. Было начало июля, жар нестерпимый. Мы несколько раз переправлялись через Неман в Могилёвской губернии. В больших лесах бывали пожары, зрелище ужасное, для нас трудное и опасное для артиллерии. По дороге обе стороны были в огне. Как нас Бог пронёс, это непостижимо».

Возвратившись от Багратиона, Бенкендорф нашёл первую армию отступившей ещё дальше и на следующее утро был отправлен на юг с новым приказом. Ситуация осложнилась настолько, что император Александр не дал своему адъютанту для передачи никаких бумаг. Всё — только на словах: изменившаяся ситуация, планы, направления…