Дела и ужасы Жени Осинкиной. Книга 2. Портрет неизвестной в белом - Мариэтта Чудакова

У Жени связь с Мексикой из Омска почему-то не получалась. А с Крымом сегодня рано утром легко получилась. И она очень просила бабушку позвонить отцу, что та и пробовала сделать. Но ранним крымским утром в Мексике был непоздний вечер. Видно, шел еще семинар, и мобильник Александра Павловича Осинкина был выключен.

И сейчас Анне Сергеевне предстояло сказать сыну безмятежным по возможности голосом, что в этот самый момент его Женя, которая должна была ожидать возвращения папы и мамы в Москве, движется на «Волге» по дорогам Сибири, уже покинула Омск и держит курс на Горный Алтай…

Сначала давайте определимся, как любят говорить наши депутаты и президенты: найти что угодно можно на помойке в любой стране мира, не только в столице России.

Вон в Швейцарии, например, один человек на помойке нашел пачку банковских счетов. Принес домой, рассмотрел – и возник серьезнейший мировой скандал. Потому что выяснилось, что это были счета клиентов-евреев, погибших во время Второй мировой войны в нацистских газовых камерах. Они, как многие европейцы, держали деньги в швейцарских банках, славившихся своей надежностью. И вот оказалось, что после войны эти банки полвека спокойно, что называется, втихаря, пользовались деньгами погибших.

А ведь после войны все в мире уже знали про Холокост (что буквально означает – «сожженный целиком») – чудовищное уничтожение немецкими нацистами миллионов евреев, от стариков до грудных детей. Вот только представьте себе: травить газом в специальной камере совсем маленького ребеночка за то, что у него мама – еврейка!..

А те банкиры и не думали искать наследников своих погибших вкладчиков. И в результате этой помоечной находки сильно опозорились перед всем миром – много лет «крутили», как сейчас выражаются, деньги погибших. А вот как счета эти оказались на помойке – так никто, кажется, и не смог выяснить. Кого-то, конечно, уволили. Но дело от того нисколько ясней не стало.

Так что красивая кожаная, кофейного цвета, папка с золотыми уголками запросто могла попасть на помойку. И попала.

Никто не знает и никогда не узнает, как именно это происходит. Но происходит и будет происходить – как бы ни старались люди бережно хранить свои документы, в том числе очень важные и секретные.

А на листке, оказавшемся в папке, было всего несколько строк на английском языке. Когда Ваня вместе с Аллой их перевели – это оказался конец какого-то не то официального документа, не то письма. Копия. Только если письма – уж точно тоже официального. И в нем сообщалось (неизвестно кому, потому что начала не было), что – да, разыскиваемое лицо действительно существует. Имя имеет такое – Евгения А. Осинкина. Проживает это очень нужное кому-то лицо по такому-то адресу. И дальше следовал точный адрес Жени!

Под документом стояла дата – 5 июля этого самого года. То есть – за месяц с лишним до того, как развернулись все описываемые на этих страницах события.

Прочитав все это с должным вниманием, Ваня и Алла молча, в полном недоумении и даже некотором неясном страхе уставились друг на друга. И вполне можно понять их замешательство и их испуг.

Наконец Алла сказала:

– Я совершенно не знаю, что это такое. Но я чувствую – понимаешь, просто чувствую, – что твоей знакомой Жене угрожает какая-то опасность.

Алла решительно встряхнула своей темно-рыжей гривкой и сказала, что будет думать и советоваться с умными людьми. А Иван чтоб пока занимался старыми письмами и еще – пресловутой камерой хранения на Курском вокзале. Потому что заковыристые дела не должны накапливаться – их надо по мере сил сбрасывать.

Этот вечер в камере Олег Сумароков решил посвятить Сетону-Томпсону.

Как же любил он в детстве его «Рассказы о животных»! Конечно, все они кончались трагически. Но какие сильные дикие звери, красивые и трогательные животные действовали в них! Какие, если можно так сказать не про людей, яркие личности!

Он стал перебирать в памяти эти истории. «Домино. История одного черно-бурого лиса». Сразу всплыло, как однажды лис возвращался домой с добычей, и навстречу ему из норы высунулись пять черных носиков, и пять пар глазенок, блестящих как бисер, уставились на него. И вот лис, их отец, слышит лай собаки – и отважно устремляется ей навстречу, чтобы увести от норы…

И сейчас Олегу все это казалось таким же трогательным, как в детстве.

Он не стал вспоминать, даже отогнал усилием воли, страшный конец истории Вулли – пса, которого хозяйка разоблачила в преступлении. Он выбрал на этот вечер историю громадного оленя Песчаных холмов.

Охотнику на оленей все тяжелей становится убивать их – так прекрасны эти животные. И вот наконец он нагнал большого оленя. Надо стрелять. «Олень стоял как изваяние. Он стоял и смотрел прямо в глаза Яну своими большими правдивыми глазами. Ружье дрогнуло в руке Яна. Он поднял его и снова опустил…» И вот они стоят и смотрят в глаза друг другу. Потрясающий момент! И опять Олег дословно мог повторить самые последние фразы – голос, заговоривший внутри охотника: «…Ступай, без страха броди по лесистым холмам – никогда более я не стану преследовать тебя. Чем больше я узнаю жизнь – тем ближе становишься ты мне, и я не могу смотреть на тебя как на добычу, как на лакомый кусок мяса.

Ступай спокойно, без страха.

Мы никогда с тобой не встретимся. Прощай!»

Когда эта последняя фраза прозвучала в его памяти, у Олега стиснуло сердце. Он закусил подушку зубами. Он не хотел думать о тех, с кем он никогда больше не встретится. На глазах его выступили слезы, но он их не чувствовал.

* * *

В тот же вечер далеко от Потьмы, в Москве, Ваня Грязнов сидел напротив полковника Пуговошникова за столом, накрытым белоснежной скатертью и уставленным всякой снедью, и впервые за последние двое суток чувствовал себя счастливым.

– Ты ешь, ешь, – говорил дядя Толя особенным своим хрипловатым баском. – Ешь, а сам слушай. Так вот, сынок, ты и думать не смей, что в милиции все такие. Тебе еще пяти не было – ты уже хотел в милицию идти. И не отступай! И не смотри ни на кого! Это твоего отца мачеха охомутала. Бабы – они не таких скручивали, узнаешь еще. Нам в милиции сейчас честные ребята очень нужны. И продержаться честно они там могут, не слушай никого. Это те плачут, у кого кишка тонка.