Швея-чародейка - Ровенна Миллер

– Конечно, придет, – сказала я. – Хотя мне нравится зима.

– Снег, серые тона и леденящий дождь. Кучи колотых дров на улицах. Да, в ней есть что любить.

– Вы же не будете спорить, что после сильной бури Площадь фонтанов выглядит как сказочное королевство. И кроме того, зима способствует бизнесу. – Я пожала плечами. – Все эти плащи и накидки, муфты, рукавицы и мантильи. Каждую осень я получаю дополнительный доход.

– Вы такая же торгашка, как и я, – сказал Теодор, приближаясь ко мне.

Он приобнял меня за талию и направил к ползучейлозе. Даже в тепле оранжереи его пальцы на моей пояснице казались горячими.

– Что это? – спросила я, рассматривая нежную ярко-зеленую ветвь.

– Текома, – ответил он. – Видите? Она пускает ростки. Расцветает третий раз за год. Я прямо очарован влиянием климата на цветение.

Он взял меня под руку и провел по остальной оранжерее, показывая растения и объясняя их важность в своих исследованиях.

– Как ни печально, на этом мои способности заканчиваются, – сказал Теодор. – Я знаю, какие есть возможности и как их можно развить. Если я хочу, чтобы это место привлекало людей, оно должно приносить эстетическое удовольствие.

– А вы считаете, что сейчас оно его не приносит?

– Не имею ни малейшего понятия. Кто здесь художница? Вы или кто-то другой?

– Вряд ли художница, – прошептала я и осмотрелась вокруг. – Все и так красиво. Но вы можете смешать текстуры.

– Что?

– Если у меня в наличии имеется мерцающий шелк, я могу объединить его с мехом. Если есть узорная парча, я обрамляю ее органзой.

Теодор недоуменно смотрел на меня.

– Вы можете, к примеру, поместить мох среди плюща или какие-то ветви с грубой корой рядом с этими пушистыми лиственными растениями.

– Кажется, я понял, – сказал Теодор, рассматривая поверхность белого цветка. – По контрасту, верно?

– Точно.

– А как насчет оттенков? Или пусть идут в естественном порядке?

Я осмотрелась вокруг. Здесь не было игры оттенков. Пурпур граничил с оранжевым, а розовый цвет возникал среди красного. На платье эти оттенки смотрелись бы плохо. А здесь они выглядели идеальными.

– Невероятно, как природные цвета красивы рядом друг с другом. Вряд ли вы что-то испортите. По сути, въедливая корректировка цветов заставит ваше творение выглядеть как сад. А сейчас оно кажется летним лесом.

– Или, возможно, джунглями, – усмехнувшись, добавил он. – Если так, то мне удалось главное.

Он поместил мою ладонь на свою руку и медленно повел меня между рядами растений. Я хотела увидеть всю панораму, коснуться и вдохуть аромат каждого цветка – и провести больше времени с сопровождавшим меня симпатичным герцогом.

Я остановилась у сладко пахнущей текомы. Мне пора было возвращаться к работе. Пенни и Алиса провели без меня целое утро. А у нас имелась полная доска заказов, и многим требовались мои зачарованные стежки.

– Мне пора уходить.

Я почувствовала укол ревности к знатным людям, не имевшим строгого распорядка. Они могли околачиваться в оранжерее весь день.

– Как жаль! Мне хотелось поговорить с вами о летнем пикнике в моем саду. Я принесу сыр и хлеб, а на одном из этих деревьев найдется хотя бы несколько маленьких апельсинов.

– Звучит заманчиво, – ответила я. – Однако мои помощницы были без меня слишком долго.

– Я понял, что сейчас не в силах выдернуть вас из вашего ателье, – сказал он. – Возможно, в другой день? Я хочу, чтобы вы увидели в действии те изменения, которые мы обсуждали.

– Надеюсь на это, – честно и скромно ответила я.

– Тогда я тихо буду следовать за вами прямо до вашего магазина, – с улыбкой сказал он.

Когда мы достигли моего ателье, я замешкалась перед крыльцом. Теодор взглянул вверх и увидел вывеску, висевшую над дверью.

– У вас красивый магазин, – сказал он.

Мне показалось, он долго выбирал, прежде чем сказать что-то доброе. Мой магазин был действительно красивым, но не мог соперничать с роскошью, которая царила в салоне леди Виолы.

– Он хорошо мне служит, – скромно ответила я.

Теодор переминался с ноги на ногу.

– Вы не хотите…

В этот момент дверь открылась, и Пенни выбежала на крыльцо.

– Кристос пропал!

– Что? – Я взбежала по ступеням и схватила Пенни за руку. – Ты сказала, что мой брат пропал? Он приходил сюда вечером.

– Да, но он должен был явиться сегодня утром. Я прождала его несколько часов…

– Сегодня утром? В ателье? Пенни, я против ваших встреч в моем магазине. В это время нас начинают навещать клиенты.

– Нет, все совсем не так. Мы встречаемся перед работой, чтобы выпить чай, съесть несколько бисквитов и поговорить…

Она смотрела на меня, умоляя поверить ей на слово.

– Прекрасно, прекрасно, он не пришел сегодня. Это еще не значит, что он во что-то вляпался. Возможно, брат просто забыл о встрече.

Я зарделась румянцем. Мне не хотелось, чтобы Теодор наблюдал мелодраматическую сцену в исполнении Пенни и тем более чтобы в ней участвовал мой брат-антимонархист.

– Вы видели его этим утром? У вас дома?

Мои руки похолодели. Я не удивилась бы… На самом деле меня удивило, когда я мыла кружки и отрезала на завтрак толстые куски черного хлеба, что он не спустился поесть. Когда мне понадобился рулон коричневой бумаги из шкафа, стояшего между нашими комнатами, я заметила через открытую дверь, что его кровать была заправлена.

С Кристосом частенько такое бывало. Если Теодор, играя в нарды всю ночь, засыпал на софе Виолы, то мой брат имел привычку оставаться в кафе, пока оно не закрывалось, а затем шел к ближайшему другу ночевать на полу. Но он не мог прошляться всю ночь. А потом еще и не появиться наутро. Моя уверенность поубавилась.

– Я чем-нибудь могу помочь? – Теодор замер у крыльца.

– Извините, но нет, – ответила я.

Мой брат-антимонархист встречается с герцогом, провожавшим меня до ателье, – это сравнимо с застольной песенкой, спетой в кафедральном соборе. Лучше пусть он вообще пропадет, чем окажется здесь.

О чем ты только думаешь, тут же выругала я себя.

– Спасибо, что проводили.

– Я напишу вам записку насчет моего сада, – сказал он на прощание и ушел.

– Нужно придумать, что теперь делать, – прошептала Пенни.

– Мы будем ждать, – ответила я. – Уверена, что его поймали за какой-то памфлет или организацию протеста.

Я не знала наверняка, но это звучало здраво.