Что тогда будет с нами?.. - Берта Ландау

– Пап, провериться ведь дело одного дня. Ты что?

– Это ты мне будешь говорить? Вот – то! Сколько я это своим пациентам втолковывал, сколько ругал, презирал, злился… А вот дошло до самого себя – и все. Один на один, сам с собой. И вся решимость пропала. Не хотел знать. Боялся узнать. Книгу сидел писал ночами – хотел успеть, пока не пришло время отправиться на тот свет.

– А сейчас что? Обследовался?

– Обследовался. Перед самым отпуском. Решил, будь что будет. Что бы там ни было. В общем, успокойся: все доброкачественное. Полная ерунда. Вернемся домой, все неполадки устраню, стану как новенький. Сразу надо было, но вот – оказался малодушным. Не ожидал от себя, но что было, то было.

– Скажи маме, пап, она очень страдала. Видела же, что с тобой что-то происходит. Почему ей-то не сказал?

– Было мне семнадцать. И был у меня старший друг. Очень я к нему тянулся. Сосед, лет тридцати. И сидевший. Учил он меня жить. Тезисами. Объяснял: «Когда будешь сидеть, Димон, не пей. Предложат тебе, скажи «благодарю» и откажись. У него почему-то сомнений не было, что я сидеть буду – какой мужик не сидел или не сядет? Вот он и учил. И всегда повторял: «Никогда не говори лишнего. Лучше молчи». Сесть я не сел. А кое-какие уроки усвоил. Молчание – сила. Скажу, когда операция пройдет успешно. Так я решил.

Но отец явно повеселел, мать тоже, так что у всех от сердца отлегло.

Вскоре свершилось счастье Андрея. И все остальное отодвинулось, почти перестав его интересовать.

Андрей, думая о Вольке, суеверно повторял: «как хорошо, что она у меня не первая» (слово «любовь» он опускал). Потому что Волька – да, первая и единственная любовь. Это он понимал. Но на всякий случай заставлял себя думать: не зря говорят, что первое увлечение – всегда утрачивается. И хорошо. Пусть Оксана считается той, первой. А Вольку он будет любить и охранять всю жизнь. Он хотел как можно скорее жениться на своей любимой. И плевать, кто что будет думать про его возраст. Вполне достаточный возраст, чтобы можно было идти на войну и быть там убитым. Почему же тогда для жизни и любви – рано? Нужно только, чтобы Волька согласилась поехать в Питер. На стоматолога вполне можно выучиться в культурной столице. Он вспомнил шутку, которую любил повторять отец: «Если вы хотите, чтобы жена смотрела вам в рот, женитесь на стоматологе». Можно сказать, папа предсказал ему идеальный вариант жены. Лучше и быть не может! Эх, будь у него сейчас тысяч триста, год бы можно было ни о чем не думать – снял бы студию, и на прокорм бы им хватило. А там – еще бы заработал. Но – увы. Он тратил все, что зарабатывал, не думая, что счастье его совсем рядом.

Когда родителям стало ясно, что Андрей влюблен, чего он, собственно, и не думал скрывать, мать почему-то снова всполошилась. Она, конечно, хорошо усвоила урок первого взаимодействия с женщиной сына, научилась даже вполне прилично себя вести, не вылезать на передний план с вопросами и расспросами. Однако мнение свое скрывать не собиралась. Волька держалась слишком независимо, хоть и была вполне воспитанной девочкой. Но – не своей, чужой, незнакомой. Что от нее ждать? На какую дорожку она собьет их сына? Да, да, поступила в мед, да, будет стоматологом, да, внешне вполне мила. Но родители? Что это за родители, которые называют свою дочь Воля? О чем они думали? Что хотели об этом сказать?

– Мама, не начинай. Это ты совершенно зря сейчас, – решительно пресек попытку матери пообщаться на тему «не той» девушки Андрей.

Мать уловила стальные нотки в его голосе и на какое-то время замолкла. Прорвало ее, когда они оказались в Москве. Андрей попрощался с Волей. Кто знает, что произойдет? Увидятся ли? Вдруг что-то случится, и встреча их не состоится. Бывают же всякие случаи. Не то чтобы мать желала Вольке зла. Но считала, что рано! Рано ему связывать себя всякими чувствами! Она совершенно забыла, что сама вышла замуж в девятнадцать лет. А если и помнила, ответ у нее был готов: «Тогда были другие времена. Тогда нас никто не одобрил бы, если бы мы с папой зажили просто так. А сейчас это сплошь и рядом. Зачем спешить?» Она уже не могла затормозить и открыто предлагала сыну «другие варианты», например Альбиночку. Или Галочку. Ведь такие друзья, такие друзья! Родные фактически люди! И Альбиночка такая теплая, такая добрая, улыбчивая! И родители – достойнейшие. И обеспеченные, и расположенные к общению, старинные проверенные друзья. Ничего не придется начинать с нуля – у детей было бы все: и дом у моря, и дача на Финском заливе, и квартира в Москве, и их квартира в Питере. Альбиночка просто подходит к питерской квартире своей роскошной красотой.

Андрей даже заслушался. Больше всего его поражало, что мать не замечает одного забавного факта: красавица Альба, которую он на самом деле воспринимал как сестру, была как две капли воды похожа на Оксанку-Снегурочку. Конечно, благополучие Альбы ореолом окружало ее. Оксанка была лишена того сияния всеобщей любви, она всегда была сама за себя. Но в целом, если бы поставить их рядом, выглядели бы они как двойняшки.

Хорошие девочки Альбиночка и Галочка! Хорошие его подруги детства, лучше быть не может! Но полюбил он Вольку. Как увидел, так и полюбил. Как это втолковать тем, кто к этой любви не имеет никакого отношения?

– Сыночек, я же люблю тебя! Мы же помнишь, как мечтали? Будет у нас большой дом – для всех! Две комнаты – нам с папой, две – Егорушке с женой, две – тебе с семьей. И как бы мы прекрасно зажили: один за всех и все за одного! Вот скажи: ты можешь свою Волю представить членом нашей семьи? Чтобы сидела за общим столом, как наша доченька?

– За каким общим столом, мам? О чем ты? – оторопел Андрей.

– Ну, мы же планировали, что заживем одной семьей, когда вы женитесь, – огорченно напомнила мать. – Ради этого квартиру и обустраивали. Вы же были согласны…

– Мам, кто был согласен? Ты серьезно? Ты планировала. Мы слушали. И не должны наши жены никуда вписываться. Ни в вашу семью, ни в обеденный стол. Забудь. Волька приличный человек. Но да – я ее не могу представить живущей в вашей квартире. И себя не могу. Это утопия, что такое может получиться.

Этими разговорами так или иначе было занято почти все время в Москве. До того самого момента, как Андрей отправился в аэропорт встречать Вольку. У него от всех этих выяснений жутко испортилось настроение, на сердце легла тень тревоги, он стал бояться встречи с Волькой – вдруг случится какая-то ссора? Но произошло гораздо более страшное. Андрей был уверен, что к беде привели все эти пустые материнские беседы. Была в них какая-то злая сила, от которой тьма расходилась кругами. Мать, узнав о том, что случилось с девочками, тоже почувствовала что-то вроде раскаяния и замолчала. Впрочем, все отошло на второй план. Главное – Волька жива. И скоро будет совсем здорова.

…Бег вниз по эскалатору всегда был увлекательной штукой. Андрей вообще не очень любил поездки в метро и поэтому старался не тратить в подземном мире ни одной лишней минуты. А езда на эскалаторе «съедала» минуты полторы-две. Это если просто стоять на движущейся лестнице. Поэтому он и спешил вниз, кое-где даже прыгая через две ступеньки. Еще издали, с высоты четвертого плафона (он всегда считал фонари и по ним определял длину эскалатора), он услышал звук приближающегося поезда. «Мой или не мой?» – мелькнул в голове вопрос самому себе, и он, чтобы ответить, просто прибавил шагу. Легкими прыжками соскочил с эскалатора и понесся вправо.