Притворись моей - Александра Салиева

Он не говорит ничего из того, что бы я и так не знала, поэтому, поджав губы, я просто-напросто молчу. Тем более, мимо нас проходит парочка из числа знакомых Ариши, а лишние свидетели нам точно не нужны.

– Второе, – продолжает мужчина, едва парочка удаляется в направлении кухни, а его пальцы отцепляются от моих и ложатся мне на подбородок. – Хорошенько запомни, Дюймовочка. Ни один мужчина не прикоснётся к тебе, пока ты со мной, – на его губах расползается ядовитая ухмылка. – Разве только твой родной отец.

Не просто ультиматум – удар ниже пояса. Тупая боль в области солнечного сплетения при упоминании о папе исчезает под жгучей волной негодования, и я перестаю себя контролировать.

– Или что? – бросаю с вызовом, вздёрнув подбородок. – Туда не ходи, сюда не ходи, на того не смотри, с тем не разговаривай. Мы с тобой точно партнёрскую сделку заключили? А то начинает казаться, что ты купил себе рабыню, да только сама рабыня об этом не знает, – не скрываю злости в голосе.

Ещё бы! Ведь, пока говорю, ухмылка не пропадает с его лица. Наоборот, становится лишь более явной.

– Или что? – переспрашивает Глеб, отступает на полшага, но лишь затем, чтобы подхватить меня, как какую-нибудь куклу. – Заметь, ты сама спросила, – дополняет всё также ядовито, перехватывая меня удобнее, утаскивая… хрен его знает куда.

Впрочем, исходя из того, что идёт он вглубь квартиры, а не на выход, вариантов не так уж и много. Дальше кухни – только спальни.

– Глеб! – пытаюсь извернуться и воззвать к его рассудку.

Хотя о чём это я?

Ни того, ни другого – не дано…

– А, да. Третье. Я не употребляю спиртное. И моя девушка, предлагая мне алкоголь на глазах у всех, уж точно должна об этом помнить.

А вот это промах…

И конкретный!

Что сказать, облажалась…

И в глазах тех, кто наслышан об этой привычке Глеба (возможно, тот же Антон Быков), и для тех целей, для которых мы с сестрой вообще затеяли весь этот балаган.

– Глеб! – на этот раз не требую, скорее умоляю.

Призыв к жалости срабатывает. Отчасти. Да и не совсем по причине существования совести у наследника «Галеон». Он останавливается аккурат напротив дверей в три направления.

– Которая из них – твоя?

Машинально указываю на нужную. И только потом отвешиваю себе мысленный подзатыльник.

– Даже не думай меня туда затаскивать!

Он и не затаскивает. Открывает дверь с ноги, обе руки ведь заняты. Моя спальня не такая уж и большая, самая маленькая комната из всех, имеющихся в квартире, когда-то бывшей заурядной коммуналкой. Обычная полутораспальная кровать из выбеленной древесины по центру, приставленная к стене, выкрашенной в цвет топлёного шоколада, одно кресло у светлой стены справа, рядом с окном, небольшой комод на четыре ящика и встроенный шкаф-кладовая: другой мебели нет, смотреть особо не на что. Разве что… комната занята. Другой парочкой. Чёрт его знает, кто они такие, впервые их вижу – тех, кто без малейшего зазрения совести эксплуатирует часть моей постели, совершенно не обращая никакого внимания на открывшуюся дверь и свидетелей сего действа. В любой другой ситуации я бы обязательно возмутилась такой наглости. Но не сейчас. Сейчас я даже рада тому, что они там. Зря, кстати. Ибо лично меня это не особо спасает.

– Ну, и ладно, ты всё равно сюда не хотела, – флегматично пожимает плечом Глеб, а затем… залпом выпивает содержимое стакана в своей руке.

И что-то так нехорошо мне враз становится!

Завопить бы, позвать на помощь, да только хуже же будет.

– Филатов, – шиплю сквозь зубы, предпринимая новую попытку освободиться от чужой хватки и встать ногами на твёрдую поверхность. – Что бы ты там не задумал, давай потом, а? Я сейчас не в настроении, – предупреждаю воинственно.

– А ты всегда не в настроении, Дюймовочка, – выдаёт флегматично Глеб, оставляет стакан на углу комода и перехватывает меня уже обеими руками. – Особенно, по отношению ко мне.

Целующаяся парочка, к слову, по-прежнему занята исключительно друг другом. Никакой справедливости. Они, не только не замечают то, как мы сюда являемся, но и также не замечают то, как наследник «Галеон» утаскивает меня сперва обратно в коридор, а затем за первую попавшуюся дверь, уже не интересуясь вовсе, чья там спальня… а там не спальня. Уборная.

– М-м, смотрю ты предпочитаешь однообразие и глубоко постоянен в своих извращенческих наклонностях, – проговариваю, не скрывая ехидства, как только понимаю, где он нас двоих запирает.

Ему… фиолетово. Глеб молча усаживает меня на тумбу, часть которой отведена под раковину. Не отвечает. Просто молчит. Всё ещё близко. Не отходит. Пристально рассматривает. Словно обдумывает что-то, одному ему известное, возможно принимает какое-то решение. Учитывая сказанное им о том, что не употребляет алкоголь, а сам всё равно выпил… ещё больше не по себе. Воздух в один момент становится тяжёлым. Я очень стараюсь дышать ровно и не поддаваться панике, хотя сердце всё равно начинает биться всё чаще и чаще.

Ну, что он мне сделает?

Не выпорет же в самом деле за свершённый проступок?

Или же…

– Ладно, тебе не понравилось, ты зол и всё такое, я поняла, больше так не буду. Серьёзно, Глеб, даже близко не подойду, ни к Антону, ни к другим, – не выдерживаю затянувшейся тишины, нервно прикусываю нижнюю губу. – Давай уже вернёмся к остальным? – предлагаю следом максимально миролюбиво.

Не срабатывает.

– Поняла, говоришь? – сбрасывает оцепенение Филатов.

На его губах расцветает очередная ухмылка. Колкая. Жёсткая. По-странному ожесточённая. Будто я не просто с кем-то там общалась, а реально в чём-то провинилась, и действительно серьёзно.

– Поняла, – киваю утвердительно.

– И что же ты поняла, Дюймовочка?

Ощущаю себя бестолковой первоклашкой, у которой спрашивают домашнее задание по химии за курс девятого класса. По крайней мере, очень чётко вижу это в золотисто-карем взоре – то, что я на самом деле ни черта в этой жизни не понимаю, и даже не стоит пытаться разубеждать его в обратном.

– Я же тебе уже сказала, – всё равно наивно пытаюсь.

Попытка неудачная. Прервана безжалостно. Вместе с резким рывком. Глеб прижимает меня к себе, я – всё ещё на тумбе, на самом её краю, он – стоит, перегораживает собой путь к бегству, заключая в своеобразный капкан из объятий. Один его кулак, которым притянул к себе, сдавливает скомканную под пальцами ткань моей блузы, другой кулак – упирается в зеркало. Я ощущаю жаркое дыхание с отголосками терпкого коньяка на своей щеке, сама – дышу через раз, с замиранием ожидая того, что будет дальше. Собственное сердцебиение не слышу, только отражение пульса в висках. Зато чувствую, как бьётся его сердце. Гулко. Часто. Нет, мне не кажется. Моя грудь слишком тесно прижата к его груди, вот и чувствую удары в мощной мускулистой грудной клетке. Как ни странно, это успокаивает. Мне почти удаётся сосредоточиться на этом ритме, чтобы не затеряться в урагане накрывающих эмоций. Почти. А потом…