Шарль де Голль. Военные мемуары. Том 1. Призыв. 1940-1942 - Шарль де Голль

Хотя расходы по вооружению сил «Свободной Франции» временно брало на себя английское правительство, ибо вначале мы не располагали никакими средствами, я настоял на том, чтобы было оговорено, что речь идет лишь об авансе, который будет возмещен впоследствии, учитывая поставки с нашей стороны. И действительно, этот долг был полностью возвращен еще в ходе войны, так что в конечном счете вооруженные силы «Свободной Франции» ни в коей мере не находились на иждивении у Англии.

Наконец, несмотря на страстное стремление к увеличению тоннажа торгового флота, страсть, которой — вполне законно! — были охвачены англичане, мы не без труда добились их согласия на то, чтобы между английскими и французскими силами была установлена «постоянная связь» для урегулирования вопросов об «использовании французских торговых судов и их команд».

Этот документ был подписан мной и Черчиллем в Чекерсе. Соглашение от 7 августа имело для «Свободной Франции» немаловажное значение не только потому, что избавляло нас в ближайшем будущем от материальных затруднений, но также и потому, что британские власти, имевшие отныне официальную базу для взаимоотношений с нами, теперь без колебания оказывали нам помощь. Но главное, весь мир узнал, что, несмотря на все препятствия, заложены основы франко-британского сотрудничества. Это не замедлило сказаться на отношении к нам некоторых территорий Французской империи и французов, проживавших за границей. Кроме того, другие государства, видя, что Великобритания признала «Свободную Францию», сделали некоторые шаги нам навстречу. Это относилось в первую очередь к правительствам, нашедшим свое убежище в Англии. Конечно, их возможности были чрезвычайно ограниченны, но зато они сохранили свое международное представительство и международное влияние.

Ибо каждая европейская страна, подвергшаяся вторжению гитлеровских армий, спасла на свободной земле свою независимость и суверенитет. Также поступили и те страны, территории которых были впоследствии оккупированы Германией и Италией. Ни одно правительство не согласилось надеть ярмо захватчика, ни одно, за исключением лишь правительства, объявившего себя правительством Франции и имевшего в своем распоряжении обширную империю, охраняемую крупными вооруженными силами, и один из сильнейших флотов мира!

В июне, когда одна катастрофа следовала за другой, на землю Великобритании ступили монархи и министры Норвегии, Голландии, Люксембурга, затем президент Польской республики и польские министры и некоторое время спустя — бельгийский кабинет. Англия гостеприимно принимала у себя представителей этих правительств в изгнании, руководствуясь чувством великодушия, смешанного с расчетом. Как бы ни были они теперь бедны, многие из них привезли золото и валюту своих банков. У голландцев была Индонезия и значительный флот, у бельгийцев — Конго, у поляков — небольшая армия, у норвежцев — многочисленные торговые суда, у чехов, или, вернее, у Бенеша[119], - информационная сеть в Центральной и Восточной Европе и активные связи в США. Помимо всего прочего, Англии, заботившейся о своем престиже, было лестно выступить в роли последнего оплота рушившегося старого мира.

Для этих изгнанников «Свободная Франция»[120], не имевшая ничего, была особенной. Более всего она привлекала к себе внимание несчастных поляков и чехов, имевших наибольшие основания для беспокойства. Мы, сохранившие верность традициям Франции, олицетворяли для них надежду, и их симпатии были всецело на нашей стороне. В частности, Сикорский[121] и Бенеш, несмотря на всю их подозрительность, возникшую вследствие интриг и обид, которые усугубляли их несчастье, установили со мной прочную и постоянную связь. Может быть, лишь в этот страшный период я понял по-настоящему, чем является Франция для всего мира.

В то время как мы стремились вывести «Свободную Францию» на международную арену, я пытался создать зачатки власти и администрации. Было бы смешно, если бы я, почти никому не известный и полностью лишенный средств, провозгласил в качестве «правительства» тот элементарный аппарат, который я создавал. К тому же, несмотря на то, что я был убежден, что правительство Виши будет катиться по наклонной плоскости вплоть до своего окончательного падения, несмотря на то, что я заявил о незаконности правительства, находящегося в зависимости от врага, я хотел сохранить возможность для смены власти во время войны, если когда-нибудь представится для этого случай. Поэтому я весьма остерегался что-либо создавать даже на словах, так как это могло помешать возрождению государства. Я лишь призывал представителей властей Французской империи объединиться для ее защиты. Затем, когда стало известно об их отказе, я решил при первой же возможности создать всего-навсего «Национальный комитет».

Теперь было необходимо, чтобы достаточно влиятельные лица оказали мне поддержку. В первые дни некоторые оптимисты считали, что таких окажется немало. Ежечасно сообщалось о проезде через Лиссабон или о высадке в Ливерпуле такого-то выдающегося политического деятеля, известного генерала, академика. Но вскоре поступало опровержение. В самом Лондоне влиятельные французы, находившиеся здесь на службе или случайно, за редким исключением, не примкнули к «Свободной Франции». Многие выехали во Францию, другие остались в Англии, заявив о своей верности правительству Виши. Что касается тех, кто выступил против капитуляции, то одни отправились в Англию или США, другие поступили на службу английского или американского правительства. Очень мало выдающихся людей становилось под мое знамя.

«Вы правы! — говорил мне, например, Корбэн, французский посол. — Я, посвятивший лучшие годы своей служебной карьеры делу франко-британского союза, открыто заявил о своем решении, подав в отставку на следующий день после вашего воззвания. Но я старый чиновник. В течение сорока лет я живу и действую по заведенному образцу. Быть в оппозиции — свыше моих сил!»

«Вы неправы, — писал мне Жан Монне, — создавая организацию, о которой во Франции могут подумать, что она родилась под покровительством Англии… Я полностью разделяю вашу решимость помешать Франции выйти из борьбы… Но не из Лондона должны осуществляться усилия к возрождению…»

«Я должен возвратиться во Францию, — говорил Рене Мейер[122], - для того чтобы связать свою судьбу с судьбой моих единоверцев, которых ожидают преследования».