Бандитская губерния - Евгений Сухов

— А вы наблюдательны, — похвалил ее Иван Федорович.

— Да, наверное, — ответила Апполинария Карловна. — Но это чисто женская наблюдательность.

— Скажите, а Ефимка… Он ее как-нибудь называл?

— Нет, только «ты»… — немного подумав, ответила Перелескова.

— Ясно… А во что она была одета?

— В платье малинового цвета с корсетом и черную шелковую тальму[8]без рукавов, на розовом подкладе и с кружавчиками по воротнику и подолу… Лаковые шнурованные ботинки черного цвета, шелковые перчатки коричневого цвета и шелковая же коричневая шляпка с мантоньерками[9], — без запинки ответила Апполинария Карловна, что привело Воловцова в искренний восторг.

— Феноменально! — с восхищением произнес Иван Федорович. И вообще, похоже, он нашел общий язык с Перелесковой, поскольку в его обществе она не была ядовитой, и ее глаза не смотрелись колючими и холодными. — Вы просто клад для сыщиков и следователей, — добавил Воловцов вполне искренне и дружелюбно улыбнулся.

— Благодарю вас, — несколько смущенно произнесла Апполинария Карловна. — Хочется думать, что я клад не только для сыщиков и следователей.

— Вне всяческого сомнения, — поспешил заверить ее Воловцов. — Это ведь я только касательно вашей феноменальной наблюдательности заметил про сыщиков и следователей. Остальные же ваши качества, перечислять которые здесь не имеется нужды, поскольку они налицо, просто не оставляют желать лучшего!

— Вы мне льстите, — метнула в него заблестевший взгляд Перелескова.

— Ничуть, — решительно не согласился с ней Иван Федорович. — Я только констатирую факты. — И склонился над ее ручкой в вежливом и благодарном поцелуе…

В то самое время, когда Воловцов стучался к Шацу, Виталий Викторович Песков выходил из старинного двухэтажного каменного здания, каковых немного уже осталось на застраивающейся новыми домами Астраханской улице. Выражение его лица было задумчивым. Он немного постоял у подъезда, оценивая полученную информацию и покуда не зная, как ею распорядиться, и пошел в Городской сад, что был расположен напротив училища. Найдя свободную скамейку, смахнул с нее опавшие листья и сел с тем же задумчивым выражением лица…

Заниматься дворником Ефимкой судебный следователь Песков начал со сбора информации о нем. Первоначальные сведения сводились к следующему: Ефим Афанасьевич Кологривов, из крестьян, родился в апреле одна тысяча восемьсот восемьдесят четвертого года от отца Афанасия Ивановича Кологривова и матери Евдокии Дементьевны Кологривовой, в девичестве Васяниной. Оба из крестьян села Сосновки Сосновской волости Зарайского уезда Рязанской губернии. По рождении сына Ефима Афанасий Иванович стал ездить по уездным городам на заработки, потом приехал в Рязань и здесь же осел. Через полтора года он перевез сюда свою семью и снял небольшой домик в конце Вознесенской улицы.

Когда Ефимке было пять лет, Евдокия Дементьевна умерла от крупозного воспаления легких.

Отец, поселившись в Рязани, подвизался вначале вместе со строительной артелью известного на Рязани строительного подрядчика Михаила Зиновьевича Слепцова на ремонте церквей и домов, принадлежащих городской управе, а после распада артели, в связи со смертью Слепцова, стал самостоятельно наниматься на ремонтные и строительные работы в качестве плотника, штукатура и маляра.

Зарабатывал Афанасий Иванович Кологривов весьма неплохо, за строительный сезон выходило рублей триста с гаком, а то и все четыреста. С таким достатком можно было подумать о судьбе сына, и в возрасте восьми лет Афанасий Иванович отдал Ефимку в Городское училище с четырехгодичным сроком обучения, расположенное на Астраханской улице. Из него-то и вышел с задумчивым видом судебный следователь Песков.

Это было для него словно гром среди ясного неба — то, что дворник Ефимка обучался в лучшем училище города и имеет начальное образование. Очевидно, отец Ефимки рассчитывал, что тот пойдет учиться дальше, поскольку окончание училища давало право поступить в гимназию без сдачи вступительного экзамена. Однако двенадцатилетний Ефимка уперся и не пожелал больше учиться. Это Виталий Викторович понял сам, поскольку тотчас по окончании училища он стал помогать отцу: месил раствор, подносил необходимый инструмент, разводил краску и вскоре сам сносно научился штукатурить и малярить. Однако титулярный советник Песков не мог знать, что именно Ефимка заявил отцу, когда тот в который раз потребовал от него продолжить обучение.

— Гимназия, отец, мне ничего не даст, — сказал Ефимка. — Ну, поступлю я на службу в какую-нибудь канцелярию, получу классный чин, и что? Полжизни переписывать скучные бумаги и просиживать днями за столом, в надежде, что вот-вот мне повысят жалованье, и вместо тридцати пяти рублей в месяц я стану получать сорок? Нет, лучше буду с тобой штукатурить и малярить. Это интереснее и прибыльнее…

Отец махнул рукой, и они стали работать вместе. А два года назад произошло несчастье: Афанасия Ивановича Кологривова задавило на глазах Ефимки обрушившимися лесами, когда он весной ремонтировал отбившуюся штукатурку на Николо-Ямской церкви. После этого Ефимка замкнулся, заметно поглупел, работать перестал, прожил отцовы накопления и вынужден был уехать из дома на Вознесенской, поскольку за него стало нечем платить. Он принялся ходить по слободам: кому дров наколет, кому огород от сорной травы выполет, кому картошки накопает, — вот его и покормят за это. Более всего прижился Ефимка в Ямской слободе: владелица дома по Астраханскому шоссе Марья Степановна Кокошина, которой ее отец как-то ремонтировал дом, признала в нем малолетнего помощника, что помогал отцу, и пустила жить в чулан под лестницей. А потом Ефимке повезло еще больше: бывший дворник Степан спился и куда-то запропал, и Кокошина отдала должность дворника ему…

В училище судебный следователь Песков зашел с тем, чтобы поговорить с классным учителем Ефимки. Получив разрешение от инспектора училища, Виталий Викторович дождался, когда учитель освободится, и прошел с ним в его кабинет. Учителя звали Карпом Ивановичем Лещевым, и служил он здесь двадцать один год. В его петлице красовался золотой крестик ордена Святого Станислава третьей степени.

— Как же, как же, Ефима Кологривова я хорошо помню. Это был один из самых лучших моих учеников за последние двадцать лет! — Карп Иванович скосил глаза на орденский крестик и удовлетворенно хмыкнул. Верно, орден он получил недавно, скорее всего, по выслуге двадцати лет в училище. — А может, и самым лучшим. Посудите сами: чтение и письмо — отлично, русский язык — отлично, арифметика и практическая геометрия — отлично! Уж не говорю о географии и истории, ведь по этим предметам у него вообще не было иных отметок, кроме как «отлично». Физика — отлично! А у меня получить по физике годовую оценку «отлично» совсем непросто, поверьте мне! Еще он превосходно рисовал, и, конечно, по рисованию и черчению у него тоже были только отличные оценки. Даже Закон Божий, что мальчикам дается с трудом, он знал только на «отлично». Круглый отличник, и весьма примерного поведения мальчик. Сейчас, верно, он оканчивает гимназию?