Враги. История любви - Исаак Башевис Зингер

Как бы то ни было, я пережил войну, лагеря, голод, вшей, и в 1945 приземлился в Люблине. Там я встретил вашу Машу. Она была любовницей или женой одного дезертира из Красной армии, который занимался в Польшей контрабандой и торговал на черном рынке. Я точно не знаю, что между ними произошло. Он обвинял ее в измене и Бог знает в чем еще. Мне ни к чему вам говорить, что она привлекательная женщина — несколько лет назад она была просто красавицей. Я потерял всю мою семью. Когда она услышала, что я ученый, она заинтересовалась мной. У контрабандиста, я думаю, была другая женщина — или полдюжины других. Вам не стоит забывать. что в жизни всегда больше плевел, чем зерен.

Маша отыскала свою мать, и мы втроем направились в Германию. У нас не было никаких документов, а нам предстояло перейти границу. Каждый шаг на этом пути был опасным приключением. Если человек хотел жить, ему приходилось нарушать закон, потому что все законы обрекали его на смерть. Вы сами были жертвой, следовательно, вы знаете, как оно было, хотя у каждого, конечно, своя история. С беженцами невозможно разговаривать, потому что — абсолютно неважно, что именно ты рассказываешь — тут же найдется кто-нибудь, кто скажет, что все было совсем иначе.

Не вернемся к Маше. Мы прибыли в Германию, и они "вежливо" интернировали нас и посадили в лагерь. Женщины и мужчины соединялись там, не изведав радости брачных церемоний. Кому нужны такие церемонии в такое время? Но Машина мать настояла, чтобы мы поженились по законам Моисея и Израиля. Контрабандист, вероятно, развелся с ней, или она вообще не была за ним замужем. Мне это было абсолютно безразлично. Я хотел как можно скорее вернуться к моей научной работе, и я не религиозен. Она хотела выйти замуж; я ничего не имел против. Другие люди, только попав в лагерь, тут же начинали делать дела — занимались контрабандой. Американская армия доставила в Германию разные товары — их разворовывали.

Евреи везде проворачивали свои дела — даже в Освенциме. Если ад существует, они и там будут проворачивать дела. Я говорю это без ненависти. Что им еще оставалось? На помощь, которую человек получал от всевозможных организаций, едва можно было жить. После голодных лет люди хотели хорошо есть и хорошо одеваться.

Но что было делать мне, который по природе своей вовсе не деловой человек? Я сидел дома и жил на помощь "Джойнта". Подобраться к какому-нибудь университету или лаборатории немцы мне не давали. Там было еще несколько лентяев вроде меня, и мы читали книги и играли в шахматы. Это Маше не нравилось. Жизнь с контрабандистом приучила ее к роскоши. Познакомившись со мной, она была очарована тем, что я ученый, но ее не долго это удовлетворяло. Она начала обращаться со мной как с дерьмом; она устраивала ужасные сцены. Ее мать, должен вам сказать, святая. Она прошла все круги ада и осталась незапятнанной. Ее мать я действительно очень любил. Часто ли встречаешь в жизни святого человека? Машин отец тоже был очень благородный человек, нечто вроде писателя, знаток иврита. В кого она. я не знаю. Где бы она ни была, она не могла отказаться от наслаждений. Контрабандисты все время устраивали праздники, с музыкой и танцами и так далее. В России она пристрастилась к водке, со всеми ее радостями.

Когда я встретил Машу в Люблине, у меня было ощущение, что она хранит верность контрабандисту. Но вскоре выяснилось, что у нее были всякие истории. Слабых евреев уничтожили, а у тех, кто остался в живых, была железная конституция, хотя, как выясняется, и они тоже сломленные люди. Их проблемы только сейчас выходят на поверхность. Через сто лет люди будут идеализировать гетто, и им будет казаться, что там были одни святые. Большей лжи быть не может. Во-первых, сколько святых бывает в каждом поколении? Во-вторых, большинство набожных евреев погибло. А у тех, кто выжил, была одна страсть — выжить любой ценой. В некоторых гетто были даже кабаре. Можете представить эти кабаре! Чтобы выжить, нужно было идти по трупам.

По моей теории человеческий род ухудшается, а не улучшается. Я верю, так сказать, в обратную эволюцию. Последний человек на Земле будет преступником и сумасшедшим.

Я думаю, что Маша рассказывала обо мне все самое плохое. Но факт есть факт: она разрушила наш брак. В то время как она гуляла, я как идиот сидел дома с ее матерью. У ее матери болели глаза, и я читал ей из Пятикнижия и из американо-еврейских газет. Но сколько я мог вести такую жизнь? Я и теперь еще не стар, а тогда был в расцвете лет. Я тоже начал знакомиться с людьми и устанавливать контакты с научным миром. Из Америки часто приезжали профессорши — здесь немалое количество образованных женщин — и они интересовались мной. Моя теща, Шифра Пуа, сказала мне, что если Маша все дни и половину ночей проводит без меня — то я ничего не должен ей. Шифра Пуа и сегодня еще любит меня. Однажды я встретил ее на улице, и она обняла и поцеловала меня. Она все еще говорит мне "мой сын".

Когда я подучил американскую визу, Маша неожиданно помирилась со мной. Виза была предоставлена мне не как беженцу, а как ученому. Я получил визу, не она. Она должна была ехать в Палестину. Два известных американских университета сражались за меня. Потом меня интригами вытеснили сначала из одного, потом из другого. Я не хочу сейчас подробно рассказывать об этом, потому что это не имеет отношения к нашей теме. Я разрабатывал теории и делал открытия, которые были не по душе большим концернам. Ректор одного университета совершенно откровенно сказал мне: "Второго краха на Уолл-стрите мы себе позволить не можем". Я открыл не более и не менее как новые частицы энергии. Атомная энергия? Не совсем атомная. Я бы назвал ее биологической энергией. Атомная бомба тоже была бы готова на годы раньше, если бы Рокфеллер не вставлял палки в колеса.

Американские миллионеры наняли воров, и они ограбили человека, который сидит перед вами. Они охотились за одним аппаратом, который я собственноручно собирал на протяжение многих лет. Если бы я создал этот аппарат — а мне оставалось сделать всего только шаг — то американские нефтяные концерны обанкротились бы. Но они не могли воспользоваться аппаратом и химикалиями к нему без моей помощи. Концерны предлагали мне отступные. У меня были трудности с получением гражданства, и я уверен, что они ждали подходящего момента, чтобы нарушить мои гражданские права. Можно десять раз на дню плевать в лицо дяде Сэму, и он будет ухмыляться в ответ на все это пустяки. Но когда пытается пощупать его ценные бумаги, он превращается в тигра.

О чем я? Ах, да, об Америке. Что Маша делала бы в Палестина?

Она оказалась бы в лагере для беженцев, который был бы немногим лучше, чем немецкий. Ее мать больна, в том климате она не протянула бы долго. Я не хочу строить из себя святого. Незадолго да того, как мы прибыли сюда, у меня была связь с другой женщиной. Она хотела, чтобы я развелся с Машей. Она была американка, вдова миллионера, и она была готова оборудовать для меня лабораторию, чтобы я мог работать независимо от университетов. Но я как-то еще не был готов к разводу. Все должно вызреть, даже рак. Конечно, я больше не верил Маше, и действительно, едва здесь мы встали на ноги, как она снова начала свои старые штуки. Но оказывается, можно жить вместе и без доверия. Однажды я встретил старого школьного товарища, который признался мне, что его жена спит с другими мужчинами. Когда, я спросил его, почему он терпит это, он ответил: "Можно преодолеть и ревность". Можно преодолеть все, только не смерть.